Мартынов согласно кивнул головой:

— Мы установили постоянное наблюдение за домом прокурора, допросили соседей, а также дворника и городового, дежуривших в тот день. Весьма деликатно беседовали с супругой прокурора. Увы, ничего интересного они не рассказали. Но я все же надеюсь, что прокурор найдется живым.

Соколов усмехнулся:

— Какие бы розовые мечты ни ласкали ваши души, но если мы и увидим Александрова, то, вероятней всего, в гробу. Из восьми увлекательных версий самая печальная и правдоподобная именно эта.

Сахаров вздохнул:

— Граф, боюсь, что ты, как всегда, прав — нынешняя жизнь приучила ждать только плохое. И все же пока будем надеяться на лучшее.

Мартынов закурил папиросу, выпустил носом затейливое колечко и проговорил:

— Я, признаться, рассчитываю на счастливый исход дела!

Соколов, удобно сидя в мягком кресле, по привычке поиграл носками ботинок, с ленцой проговорил:

— Вы, любезные начальники, вызвали меня на этот разговор, я высказал свое скромное мнение. Ясно одно: дело необычное.

— И сложное, — вставил Мартынов.

Соколов отрицательно мотнул головой:

— Сложными все дела кажутся поначалу, а потом каждый раз удивляешься: до чего все просто оказалось. Всякий сыщик должен начинать с самых простых версий.

Сахаров положил руку на плечо приятеля, особенным, неожиданно просящим тоном сказал:

— Я очень тебя прошу, милый мой граф! Сделай все возможное, чтобы… — Не докончил фразу. — Коли не ты, то кто?

Соколов вскочил с кресла, вытянулся в струнку, отчего едва ли не на голову вознесся над приятелем. Отчеканил:

— Так точно, ваше превосходительство, рад стараться!

Сахаров махнул рукой:

— Сколько в тебе, граф, детского!

— Не обижайся, генерал! Давай сегодня по старой памяти сходим в Охотный ряд к Егорову, поговорим по душам. — Лукаво посмотрел на Мартынова. — И грозного начальника охранки с собой возьмем. Совместная выпивка сближает русских людей крепче родственных уз. А то ходит наш Мартынов как индюк важный!

Лицо Мартынова исказила гримаса. Но решил свести все на шутку:

— Перед таким орлом, как Соколов, кочету смешно хвост распускать!

— Вот это ты, Александр Павлович, в точку попал! — громово расхохотался Соколов, и от звуков его голоса задрожали хрустальные подвески люстры.

— Тогда до вечера! — подвел итог разговору Сахаров.

Соколов направился к Красным воротам — домой.

Близилось обеденное время.

Горящий факел

Громадный доходный дом на Садовой-Спасской был населен людьми разных чинов и званий. В каждом подъезде лестницы были застланы коврами, при входе висели зеркала и сидела консьержка.

В том, где находилась квартира гения сыска, это была милая дама лет сорока, дворянка, которую разорил покойный муж — гулена и пьяница. Нужда загнала ее за маленький столик возле лифта. Консьержку звали Изольда Константиновна.

При виде Соколова она поспешила открыть дверь лифта. Вежливо осведомилась:

— Аполлинарий Николаевич, вся Москва толкует о пропавшем прокуроре. Что полиция, еще не нашла его?

— Обязательно найдем, Изольда Константиновна!

— Уж сделайте одолжение! Мне подружки говорят, чтоб я вас лично попросила.

Соколов улыбнулся:

— Буду стараться!

Не знал, не ведал гений сыска, что занавес таинственности над этим жутким делом совсем скоро приоткроется.

*

Соколов вкусно отобедал. Попивая крепкий чай, он проглядывал газеты.

Вдруг загремел бронзовый, с вертушкой дверной звонок, какие были в ходу до изобретения электрических: дзынь, дзынь!

На сердце возникла легкая, беспричинная тревога. Сыщик подумал: «Никак, что-то случилось?»

Предчувствие его никогда не обманывало.

Горничная Анюта, перегнув осиную талию, заглянула в столовую:

— Аполлинарий Николаевич, пришел дворник Платон, вас спрашивает.

Этого Платона за некую провинность Соколов не так давно засунул головой в унитаз. Правда, сию неприятность дворнику весьма скрасила «синенькая» бумажка — пять рублей, которую, сжалившись, подарил ему граф. Соколов удивился:

— Это еще зачем? — Малость подумал, великодушно кивнул головой: — Допусти.

Вошел, кланяясь и широко улыбаясь, Платон. Это был невысокий курносый мужичок в романовском, явно с чужого плеча полушубке. На продубленном морозами и солнцем лице хмельным весельем светились небольшие голубые глазки. Борода была аккуратно подстрижена, а патлатые волосы, напротив, торчали в разные стороны. В руках он держал довольно странную керамическую вазу с крышкой.