Чтобы не вдаваться в эту странную полемику приведу лишь один факт. В. А. Жуковский робко предлагал императору оказать посмертные почести Пушкину на уровне тех, что были оказаны Карамзину. Д. В. Дашкову царь сказал: «Какой чудак Жуковский! Пристает ко мне, чтобы я семье Пушкина назначил такую же пенсию, как семье Карамзина. Он не хочет сообразить, что Карамзин человек почти святой, а какова была жизнь Пушкина?» Вполне «по-советски» отшил царь Пушкина и от историографии и от достижений в области развития русской литературы. Значение Пушкина как историографа не исчерпывается объемом его исторических работ, к завершению которых у него возникало множество препятствий. Охлаждение общества к изучению истории вызывало в нем отчаяние: «Дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего, пресмыкаясь перед одним настоящим… Прошедшее для нас не существует. Жалкий народ».

Когда граждан страны связывает лишь территория проживания или форма паспорта, когда они не ощущают исторического, духовного единения, то сама власть становится атрибутивной и неэффективной.

«День литературы». Николай Яковлевич, вы – признанный специалист в области экономики, доктор наук, академик Российской академии наук. И вдруг выходят ваши книги «Последняя игра Александра Пушкина» (2003) и «Александр Пушкин. Загадка ухода» (2005), в которых вы даете весьма отличную от установившейся в пушкинистике версию последних лет жизни поэта. Откуда этот вроде бы совершенно побочный, можно даже сказать – непрофессиональный интерес к Пушкину?

Николай Петраков. Понимаете, Пушкин – не просто выдающаяся личность в истории отечественной культуры, не просто гениальный человек, далеко опередивший свое время. Пушкин – это действительно «наше все». Язык, на котором мы с вами говорим, на котором общество говорит с государством, народ – с властью, а власть – с народом, – это язык Пушкина. Русский язык до Пушкина был совершенно другим – не таким, каким он стал благодаря Пушкину. Я не знаю даже, хорошо это или плохо, но это факт.

Разумеется, осознание этого факта возникало далеко не сразу, постепенно, и вначале – в самых развитых слоях российского общества. Переломная речь Федора Михайловича Достоевского 1880 года стала лишь манифестацией такого осознания вовне – и потому была встречена со всеобщим восторгом.

«ДЛ». Кажется, Герцен очень глубоко заметил, что «на реформы Петра Россия ответила через сто лет – явлением Пушкина». На самом деле, ведь любой язык – это не просто набор слов, это «действующая модель мира», если угодно – народный микрокосм, для русского народа созданный или открытый Пушкиным. И Александр Сергеевич, по сути, первым сумел преодолеть возникший в XVIII веке разрыв между европеизированной, дехристианизированной знатью Российской империи и русским народом, воссоздав – на качественно новом уровне – целостность русской картины мира, русского мировосприятия и миропонимания. В некотором приближении его творчество можно даже признать близким к творчеству религиозному: настолько органична и по-прежнему жива созданная им система ценностей. Вспомним хотя бы, как в 20-е годы прошлого века Пушкина «сбрасывали с парохода современности» – значит, он на этом самом «пароходе современности» плыл и тогда?! Времена пароходов давно ушли в прошлое, но никто ведь не скажет, что сегодня, мол, Пушкин – это «вчерашний день». А тем, кто так считает, по убежденности и недомыслию, можно только посочувствовать.

Н.П. Я – не литературовед, я просто люблю Пушкина. И считаю, что отношение к Пушкину – это своего рода лакмусовая бумажка, по которой можно распознать отношение любого человека к России. Любишь Пушкина – значит, «свой», не любишь – «чужой». Ни на одного другого русского писателя, даже самого великого: Лермонтова, Гоголя, Толстого, Достоевского, Шолохова, – данная закономерность не распространяется. Но уже при жизни поэта эту истину если не понимали, то инстинктивно чувствовали все российские власти. И, соответственно, будучи не в состоянии изменить собственную природу, всеми силами пытались казаться русскому народу «своими» самым простым и доступным путем – подогнать Пушкина «под себя» Творчество Александра Сергеевича, слава богу, фальсифицировать практически невозможно, зато можно его трактовать в том или ином духе – особенно с привлечением определенных «биографических данных». Так мы за последние полтора века уже смогли познакомиться с версиями Пушкина-консерватора и Пушкина-революционера, Пушкина-патриота и Пушкина-интернационалиста, Пушкина-монархиста и Пушкина-демократа, Пушкина-атеиста и Пушкина-православного христианина.

При этом совершенно очевидно, что ни одна из них не исчерпывает пушкинский феномен, а значит – разгадка, раскрытие этого феномена во всей его полноте только предстоят. С другой стороны, это же значит, что и при жизни своей Александр Сергеевич играл куда более важную роль, чем может нам показаться сегодня. Вся его биография, в отличие от биографии очень многих писателей, теснейшим образом связана не только с его собственным творчеством, но и с узловыми моментами отечественной истории того времени.

И я считаю, что существует тайна гибели Пушкина, которая до сих пор окутана какими-то странными недомолвками, хотя прошло уже почти полтора века с момента дуэли на Черной речке. Наши пушкинисты, с которыми я столкнулся, почему-то молчаливо принимают за истину, что этот несомненно великий человек к концу своей жизни катастрофически поглупел. Ему «вешает лапшу на уши» Наталья Николаевна, он выходит из себя по поводу ухаживаний за ней со стороны каких-то мелких офицеров, ведет себя неадекватно и, в конце концов, стреляется со своим родственником… То есть «умнейший человек России», по словам императора Николая I, человек, создавший «энциклопедию русской жизни», по словам В.Г.Белинского, человек, который прекрасно знал историю, двор, свою среду, разбирался в тончайших нюансах отношений между мужчинами и женщинами, – этот человек вдруг оказался в плену каких-то мелких интриг, приведших к его гибели. А ведь русская мудрость гласит: не смотри, как человек живет – смотри, как умирает. И получается, вроде бы само собой, что Пушкин оказался глуповат по отношению к бенкендорфам, нессельроде, геккеренам, дантесам…

Мне кажется, ключом к этой тайне является та скрытая борьба за личную честь и достоинство, которую последние годы жизни вел Пушкин и правду о которой не знали (а то, что знали, пытались всячески утаить) даже самые близкие друзья поэта, не говоря уже о кровно заинтересованной в этом царской семье и высших чиновниках николаевской империи.

«ДЛ». Ваша трактовка, Николай Яковлевич, оказывается весьма близка к знаменитой лермонтовской: «Погиб поэт, невольник чести, / Пал, оклеветанный молвой…»