Рамзес раньше никогда не дрался с вооруженным человеком.

— Несчастный случай… со свидетелями. И даже этот юнец будет с нами заодно, чтобы спасти свою шкуру.

Сын Фараона не спускал глаз с короткого лезвия ножа; конюх между тем размахивал им, описывая в воздухе круги, пугая противника. Рамзес не двигался, позволяя конюху кружить вокруг него. Пес хотел было кинуться на обидчика и защитить хозяина, но тот закричал:

— Лежать, Дозор!

— Вот оно что, ты любишь эту ужасную собаку… Она так уродлива, что не заслуживает того, чтобы остаться в живых.

— Сразись сначала с тем, кто сильнее тебя.

— Ну и хвастун же ты!

Лезвие задело щеку Рамзеса. Ударом ноги по запястью он попытался выбить нож, но конюх увернулся.

— Ты упрям… Но один ты ничего не сделаешь!

Остальные тоже вытащили ножи.

Рамзес совсем не испугался. Он почувствовал, как в нем растет сила, до сих пор незнакомая — ярость против несправедливости и подлости.

Прежде чем противники успели согласовать свои действия, он толкнул двоих, опрокинув их на землю, с трудом уворачиваясь от мстительных лезвий.

— Удираем, братва! — вдруг крикнул один из конюхов.

Кресло с носильщиками только что появилось в воротах конюшни. Его великолепие говорило о высоком положении владельца. Тот сидел, откинувшись на высокую спинку, положив ноги на скамеечку, руки — на подлокотники, в тени зонта и смачивал лоб надушенным влажным платком. На вид ему было лет двадцать. У него было круглое, лунообразное лицо, пухлые щеки, маленькие карие глазки и толстые губы любителя поесть. Видно было, что физический труд совершенно чужд ему: толстое тело заметно давило на плечи двенадцати носильщиков, которым хорошо платили за свою скорость.

Конюхи разбежались. Рамзес предстал перед носилками.

— Рамзес! Опять в конюшне… Вот уж, определенно, ты лучше всего себя чувствуешь в компании зверей.

— Что изволит делать мой брат Шенар в этих местах, пользующихся дурной славой?

— Я делаю проверку, как мне приказал Фараон. От будущего правителя в его стране ничто не должно укрыться.

— Тебя послало само небо.

— Ты думаешь?

— Ты, наверное, будешь рад исправить несправедливость?

— В чем дело?

— Вот в этом молодом писце Амени. Я застал его в тот момент, когда шестеро конюхов притащили его сюда и издевались над ним.

Шенар ухмыльнулся.

— Бедняга Рамзес, у тебя неверные сведения! Разве твой юный друг не рассказал тебе о наказании, которое его постигло?

Сын Фараона повернулся к Амени, лишившись дара речи.

— Этот начинающий писец имел наглость исправить своего начальника, якобы допустившего ошибку. Тот не замедлил пожаловаться на этот дерзкий поступок, а я решил, что этому маленькому нахалу не помешает поработать на конюшне. Переноска навоза и сена научит его гнуть спину.

— У Амени не хватит на это сил.

Шенар приказал носильщикам спустить его на землю. Хранитель сандалий тут же подставил скамеечку, обул ноги хозяину и помог спуститься.

— Давай пройдемся, — потребовал Шенар, — я должен поговорить с тобой лично.

Рамзес оставил Амени под охраной Дозора. Братья прошли несколько шагов по двору, вымощенному досками, чтобы укрыться от солнца, которое Шенар с его белой кожей ненавидел.

Трудно было себе представить двух более непохожих людей. Шенар — низкого роста, приземистый, закутанный в одежду, походивший на разжиревшего от еды вельможу. Рамзес — высок, строен, с развитыми мышцами, в расцвете юных сил. Голос первого был елейный и дрожащий, голос второго — низкий и четкий. Их объединяло только то, что оба были сыновьями фараона.

— Отмени свое решение, — потребовал Рамзес.

— Забудь об этом недоноске, давай поговорим о серьезных проблемах. Разве ты не должен был уже давно покинуть столицу?

— Никто меня об этом не просил.

— Считай, что это сделано.

— Почему я должен слушать тебя?

— Ты что, забыл о моем положении и о своем?

— Значит, я должен радоваться тому, что мы — братья?

— Не старайся перехитрить меня, а лучше посвяти себя бегу, плаванию и борьбе.

— Однажды, если отец и я этого захотим, ты, возможно, получишь какой-нибудь пост в действующей армии; защищать страну — достойное и благородное дело. Для такого юноши, как ты, обстановка Мемфиса вредна.

— В последние недели я уже начал к ней привыкать.

— Послушай, не вступай в бесполезную борьбу и не заставляй меня просить отца, чтобы он вмешался в дело. Лучше подготовь без лишнего шума свой отъезд и так же тихо исчезни. Через две-три недели я укажу тебе место назначения.