– Все это странно выглядит, – растерянно произнес Наумов. – Разрабатываем талантливые оперативные планы, а в соответствии с ними терпим одно поражение за другим. Будто планируются поражения, а не победы.

– Я не разрабатывал этого плана, – жестко сказал Назаров.

– Знаю, – ответил в тон ему Наумов. – Важно другое: развитие операции на Дону ставилось в зависимость от захвата Таганрога. Этот боевой успех должен был явиться сигналом для восстания в Ростове, а от него распространиться по всему Дону.

– Вот именно, в зависимости от захвата Таганрога. Значит, овладение городом – это ближайшая задача. Поэтому и надо было создавать группировку войск, способную успешно выполнить эту задачу, а что мне дали?.. Отряд особого назначения. Особого!.. Если бы это слово усиливало боеспособность отряда!

– Я думаю, что наличие сил и средств отряда вполне достаточно для захвата неподготовленного к обороне города, – неуверенно сказал Наумов. – Все-таки вам были выделены…

Павел Алексеевич с поразившей Назарова осведомленностью перечислил то; что им было выделено, для какой цели, и обеспокоенно закончил:

– Но это обеспечит лишь начальный период операции. Вот почему нужно как можно скорее взять Таганрог.

По реакции Назарова Павел понял, что атаман не терпит, когда вмешиваются в его дела, контролируют действия.

– Я считаю, – резко сказал Назаров, – что в связи с изменившейся обстановкой вам все таки следует вернуться в Севастополь.

Наумов понимающе улыбнулся.

– Мне, Семен Кириллович, понятно, что вам, волевому, многоопытному командиру, не очень приятно иметь под боком представителя ставки. Но вас должно утешить то, что я представитель не оперативного, а интендантского управления… – И уже серьезно добавил – Я получил задачу командования и должен ее выполнять. Мое возвращение может быть расценено как трусость, дезертирство.

Однако Назарова эти доводы не убедили.

– Вы сказали, что прибыли освоить порт Таганрога как базу снабжения, а я поведу свое войско на город Александровск-Грушевский.[31] Как видите, нам не по пути.

– И все-таки, вопреки вашему и собственному желанию, я вынужден остаться в отряде. – И, повернувшись, он сделал несколько шагов к самолету. – Мистер Ардэн, вы можете возвращаться! – крикнул он по-английски. – Благодарю вас!

– Одну минуту, мистер Ардэн, – крикнул Шелкович, направляясь к нему.

«Опасения товарища Артамонова сбываются», – мелькнула у Наумова беспокойная мысль.

– Вы обойдетесь без переводчика? – спросил он у Шелковича.

– Ах да, – спохватился осваговец. – Если вас не затруднит…

Они подошли к летчику.

– Я, знаете ли, тоже служил в авиации, – сказал Шелкович, пристально глядя на Ардэна, – и мне известно, что сорок седьмой убыл из Крыма в Великобританию в мае сего года… Спросите у него: как могло случиться, что он остался в Крыму.

– Совершенно верно, мистер Шелкович, – без тени смущения ответил Ардэн. – Отряд убыл, а я был переведен в нашу миссию. Мне было приказано изучить причины массовых аварий самолетов шестого истребительного авиаотряда.

Лицо Шелковича перекосилось как от зубной боли. Из-за этих аварий и перестал существовать истребительный отряд, так и не сделав ни одного вылета. Шелкович сумел избежать суда, но из авиации его отчислили.

– Ну, и к какому выводу вы пришли?

– На вооружение отряда поступила партия совершенно новых «спадов». Скорее всего причиной являются заводские дефекты… – Ардэн обеспокоенно посмотрел на небо и заторопился – Простите, мне надо спешить.

– Еще один вопрос. Почему именно вы прилетели с полковником Наумовым?

Ардэн вскочил на крыло аэроплана и, перед тем как сесть в кабину, повернулся к Шелковичу:

– Английская миссия заинтересована из достоверного источника знать, действительно ли войска генерала Врангеля начали наступательные действия на Дону, каковы их масштабы и перспективы. До свидания, господа.

Фрэмтон Ардэн весело помахал рукой.

Молча они смотрели, как казаки отбуксировали аэроплан на край поляны, как он разбежался и взмыл в воздух.

– Ну, теперь можно и на Александровск-Грушевский… – нарочито бодро сказал Наумов и тут же словно спохватился – Хотя, откровенно говоря, мне непонятно: почему именно – на Александровск-Грушевский?