Ворота в конюшню приоткрылись.

– Ну-ка, Пит, подсвети!

Клефт нерешительно вошел внутрь, вглядываясь в темноту. Из-за его спины выглянул второй, задирая факел повыше. Слабое пла-мя плохо освещало.

– Ну? Что?

– Хера ли тут увидишь. Темень!

Первый сделал шаг, обмяк и повалился на землю.

– Под ноги смотри!
– выговорил Пит. Он перехватил факел в другую руку, собираясь помочь приятелю подняться.

Вилы-тройчатки пришпилили его к воротине. Пит открыл рот, задергался, хватаясь за зубцы. Факел упал на землю. По соломенной трухе огонь потянулся к вороху сена. Почуяв дым, лошади забеспокоились.

Костас перевернул тело первого, выдернул рондел и выскользнул в ворота. Свернул за угол, отступил в густую тень куста сирени.

Мимо пыхтя и шаркая сапогами, пробежал клефт. Остановился, крутанулся на месте, полосонув мечом темноту.

– Ты чего?
– нагнали его двое.

– Показалось, - ответил тот и побежал дальше.

– А если крикну?
– раздался голос напротив Костаса. Марти пристававшая к Рюту, сегодня, так или иначе, намеревалась зарабо-тать. Пускай и непривычным для нее способом. Впрочем, все способы приносящие доход одинаково хороши.

Костас сдержал порыв разглядеть в темноте говорившую. Тогда не закричит - заверещит, весь город услышит!

– Молчание золото, - выступила она вперед, протягивая руку за платой. Во второй руке она держала стилет. По тонкому лезвию едва заметно стек лунный блик.

Удар в подъем. Яри вспорол брюшину, скользнул по ребрам, проткнул горло, оттолкнул тело назад к стене конюшни. Пройдя плоть, клинок стукнулся в дерево. Костас переждал короткую агонию Марти, выдернул оружие и, пригнувшись, двинулся в обход конюшни. Осторожно, чтобы не развалить зыбкую кладку поленьев перебрался через дровяницу. Присел, вслушиваясь в близкую бе-готню.

– Не Кайракан же его унес?!

– Да тут он!

Держась темноты, Костас от дровяницы добрался до хомутарки*.

– Гляньте благородного? Может он за ним, - крикнули неподалеку.
– А то еще это сбежит.

Послышался приближающийся топот. Трое клефтов, размахивая затухающим факелом, спешили в сторону Костаса.

Он, не раздумывая, повернул вертушку и протиснулся в двери хозяйственной пристройки. Едва не наступил на лежащего человека. Руки-ноги несчастного заведены назад и туго связаны. Способ жестокий, но действенный. Рот пленнику закрывал кляп, для надежности тоже стянутый веревкой вокруг головы.

– Мммм... Мммм...., - замычал человек, извиваясь на полу.

Костас проделал тоже самое, что и в конюшне, только в обратном порядке. Подпрыгнул, развернул яри поперек. уложив перекла-диной на балки. Подтянулся и пропал за свисавшими вениками, старой упряжью, подвязанными мешками с луком и косами чеснока.

– Глянь! Открыто! Сбёг!

Рывком распахнули дверь. Просунулась голова, потом факел. Искры сыпанули во все стороны.

– Осторожно! Спалишь все к драной матери!
– зашипели на факельщика.

– Здесь благородный! Куда денется!- крикнул сообщникам клефт. Перешагнул порог.
– Не издох еще?
– и приложил беднягу по ребрам.
– Ничего, жив ли мертв ли, мы тебя по весу на золотишко поменяем. Как борова.

Дверь захлопнулась, шкрябнул поворот вертушки и топот удалился в ночь.

Чтобы не напугать, Костас сверху, незаметно, разглядел пленника. Молод. На вид лет семнадцать. Лицо и одежда в грязи. На груди следы засохшей крови. Нос распух. Юноше трудно дышать через кровяные корки.

Пленник опять энергично заелозил по полу. Костас спустился, разрезал веревки и выдернул кляп.

– Омо..и м..е!
– не внятно произнес юноша, хватая воздух ртом.

Костас бросил ему скин-ду. Сам выкручивайся.

Юноша сразу попытался подобрать оружие, но затекшие руки не слушались и пальцы не гнулись. Он попробовал встать. Ноги от-казались служить.

– П..оклят..е! Э.. мо..у дви..аться!
– и энергично замахал конечностями, восстанавливая кровообращение и подвижность.
– Не мо-гу...

Было что-то отчаянно-детское в его словах. Давно забытое. Через которое однажды перешагнул сам.

"Ахлади", - вспомнил Костас имя-кличку своего злейшего врага. Когда их заловили на танцах парни со станции, Ахлади, от кото-рого Костасу в школе и на улице влетало чаше остальных, помог ему. Они оба были с Греческого хутора. Долги детства самые памят-ные и первые к оплате среди прочих.

Где-то рядом опять протопали.

– В конюшне были?

– Дуга и Пита грохнул.

– Может Марти его видела? У Марти спросите!