— С дороги умаялись, не так ли? — продолжал он, усаживаясь на место и мне указывая на стул возле окна. — Пожалуйста, садитесь. Как чувствуете себя?

— Спасибо, — я осторожно присел на краешек стула. Что-то располагающее, прямо отеческое было в этом человеке, с его совсем не начальственным тоном и добрыми глазами. «Неужели генералом был? — опять подумалось мне. — Хороший человек и, должно быть, уважаемый».

— Надеюсь, здоровье теперь не подведет. Из-за него столько лет не брали на военную службу. Вы ведь фронтовик еще с германской? Были ранены? Ну-ка, голубчик, расскажите, да не стесняйтесь.

Я рассказал. Благовещенский умел слушать внимательно, не прерывал, подбадривал редкими кивками.

— Ну вот и прекрасно, — проговорил он, когда я упомянул, что мне рекомендуется туркестанский климат. — Пока отдохните в Ташкенте, с товарищами познакомьтесь. Затем в Самарканд. Там формируем новые национальные части. Насчет военной тайны вы, товарищ Гельдыев, конечно, не новичок… Создается полк, в основном из жителей Бухарского эмирата. Нужны командиры подразделений. Вот что вас ожидает.

— Значит… с эмиром кончать?! — Я не мог сдержать нежданно нахлынувшей радости, не заметил, как вскочил со стула.

— Молодой человек, волноваться не следует, — он покачал головой. — Догадка ваша верпа. О дальнейшем узнаете после встречи с командующим товарищем Фрунзе. Послезавтра, в десять ноль-ноль, жду вас тут, у себя. А пока… — он что-то написал на уголке моего предписания, — пойдете устраиваться в общежитие комсостава. Гостиница «Регина», Ирджарская улица. Недалеко, миновать только базар. Ташкента вы ведь не знаете? Зайдите, голубчик, в соседнюю комнату, к адъютанту строевого отдела. Отмстите прибытие, там вам расскажут, как добраться. Итак, до послезавтра. Отдыхайте, готовьтесь! — он снова поднялся, протянул мне руку.

…В грязноватой гостинице, превращенной в общежитие красных командиров, меня поместили в комнате на втором этаже. Здесь стояли четыре койки под солдатскими одеялами, возле двери находились кран и раковина умывальника. Комендант, невысокий кавалерист без одного глаза, указал мне койку и вышел. Едва я присел, огляделся — в комнате больше никого не было, — дверь отворилась. Легким шагом, слегка прихрамывая, вошел среднего роста, стройный человек, в новенькой летней форме, на загорелом лице — светлые, пшеничного цвета усы, серые глаза чуть насмешливы. Сбросив фуражку и пригладив вьющиеся русые волосы, он быстро глянул на меня:

— Будем знакомы, Иванихин.

Мы обменялись рукопожатиями. Я назвал себя, Серафим Николаевич — так звали моего соседа по комнате — с первого взгляда привлек меня какой-то сдержанной удалью, ловкостью в движениях, молодцеватостью. Чувствовалось: человек он надежный, с таким вместе не пропадешь ни в какой переделке. Сразу же мы разговорились, стали называть друг друга по имени, потом перешли на «ты». Я попросил звать меня Николаем. Серафим оказался старше меня на четыре года.

— Ты тоже был офицером? — спросил он, когда я рассказал о беседе в штабе фронта.

— Нет. А разве ты… — я не докончил фразы. Но Серафим нисколько не смутился:

— Угадал, братец! Я как раз был. Последний чин — поручик. В Сибирском корпусе служил, на Западном.

— Вот здорово. И я в Сибирском!

Перебивая друг друга, мы начали вспоминать былое, войну, потом революцию. Оказалось, что и родные наши места не так уж далеко: Серафим родился в Семиречье, в городе Токмаке. Он мог свободно разговаривать по-киргизски, легко объяснялся с узбеками. В Петрограде побывать ему не довелось, он расспрашивал меня о городе, о днях революции в Феврале и Октябре.

— А ты партийный? — спросил он меня среди разговора.

— Нет… — теперь я был смущен.

— Ну, а я, хоть и в офицерской шкуре побывал, большевик еще с восемнадцатого, когда служил в Москве инструктором пулеметной школы.

— Ты на германской был ранен?

— Первый раз там. А теперь вот только из госпиталя в Оренбурге. Это с колчаковцами. Думали, без ноги останусь. Хорошо, специальность какая ни на есть имеется…

— Ты был рабочим?

— Вот тут, Коля, не в точку ты угодил. Перед тобой недоучившийся студент Томского императорского университета. Инженер без году неделя!

— Значит, ты гимназию окончил?

— Почти. Только не гимназию, а реальное. А потому, что мой папаша — священник, проще сказать, поп станичный. Вывел бы меня в люди, если б не война. Спасибо ему! Но я, еще студентом, дошел до ума, перед бедным людом в долгу за то, что стал образованным, нужды не ведал. Долг, понимаешь, Коля? Тот не интеллигент, а свинья, кто не понял своего долга перед народом!

Долг! Мне вспомнились прощальные слова моего приемного отца. Я тоже многое узнал в те годы, копа мои забытые, полунищие земляки безропотно трудились, платили подати эмиру — ставленнику царя и российских богатеев. Ну вот, наконец-то, наступило время расквитаться за все доброе, что мне подарила судьба, расправиться с нашими общими врагами. Дни эмира и его слуг сочтены — в этом теперь у меня сомнений не оставалось.