После митинга к Сапару подошел человек, которого в ауле почти никто не знал. Он, однако, оказался беширцем, звали его Бекмурад-Сары. Еще в шестнадцатом голу он уехал на заработки в Чарджуй, затем перебрался в Мерв, завербовался на тыловые работы, побывал в России, на войне. После революции вернулся в Чарджуй, а недавно приехал в аул, где у него умер отец и осталась больная мать с сестренками. Беширец попросил Сапара познакомить его с комиссаром, что тот и сделал. Бекмурад обещал держать с нами связь. Так расширился круг наших сторонников.

В тот же вечер у нас побывали парламентеры Нары-мергена, бежавшего со своей ватагой на север. Дозорные встретили их на опушке тугаев, здесь и состоялись «мирные переговоры». Теперь нам уже невозможно было маскироваться под сторонников эмира, да и парламентеры, видно, знали, с кем имеют дело. Их было двое, и в одном из них я признал изрядно постаревшего Хакберды-джебечи.

Переговоры вели Иванихин с переводчиком. Посланцы хотели получить от нас заверение, что мы не станем преследовать их отряд, если они в свою очередь не будут мешать пароходу, ожидавшемуся со стороны Чарджуя. Мы выставили свое условие: чтобы отряд Нары-мергена не приближался к Беширу и вообще не двигался со своей нынешней стоянки, которая должна быть нам известна. Хакберды-джебечи, не утративший своей былой изворотливости, сказал, что это условие нужно сообщить главарю, обсудить, посоветоваться… С тем и уехали.

— Их цель — разведка, — решительно определил Иванихин. — Силы наши разнюхать приезжали. Мира не будет, верь моему слову!

— Пожалуй, ты прав, — согласился я. — Поручаю тебе держать отряд в усиленной боевой готовности. А я побываю в ауле. Своих проведаю, и наших людей следует подбодрить.

В село мы с Ишбаем отправились вечером на конях. Наши оказались дома, никто не пострадал. Только перепугались все до полусмерти. Вдова дяди со страху готова была бросить все и бежать, куда глаза глядят, наших с собой звала.

— Но я не согласилась и ее отговорила, — рассказывала мне мать. — Я сразу поняла, что это ты со своими воинами выступил против Нары-мергена. Страшно стало, когда начали стрелять, а люди, побежавшие к пустырю Пир-Зорра, внезапно кинулись назад. Вот суматоха поднялась!

— Хорошо, мама, что вы не поддались панике.

— Ну, хоть теперь-то наступит мир?

— Трудно сказать. Надежда на это небольшая.

В комнату вошла Донди со своей матерью. Поздоровались, сели у очага. Я был счастлив, что вижу мою верную невесту живой и невредимой. И тяжкое предчувствие сдавило мне сердце: впереди бои, всякое может случиться… Мы молча смотрели друг на друга и переговаривались одними взглядами, так и не обменявшись в тот вечер ни единым словом.

Подошла пора уходить. Мы с Ишбаем встали, простились. Я пообещал наведаться завтра же. Донди проводила меня взглядом, полным тревоги и грусти.

Когда мы вышли за калитку, нас ждали Сапар, Бекмурад-Сары и еще несколько человек, среди которых был Сапаркель, мой давний товарищ. Мы недолго поговорили тут же, в темноте. Наши сторонники сообщили важные сведения: Баба-мергену в Керкичи рассказали о событиях в Бешире, и он собирается соединиться с Нары-мергеном, чтобы зажать нас в клещи.

— Командир-ага, — почтительно обратился ко мне Бекмурад, хотя был старше меня годами, — возьми нас в свой отряд! Оружие ведь осталось от убитых утром. А то как бы не вышло, что ваши силы слабее, чем у врага.

— Верно! — воскликнул Сапар. — Мы все хотим стать красными бойцами!

Мне было понятно настроение друзей. Но я тотчас про себя решил: рано, сейчас важнее другое.

— Нет, товарищи, — сказал я, — пока оставайтесь в ауле. События еще могут повернуться по-разному. Не исключено, что нам придется оставить Бешир, и тогда гораздо ценнее, если наши сторонники будут действовать в тылу врага. Сейчас тоже советую вам не слишком обнаруживать, что вы сочувствуете новой власти.

Мы еще с полчаса беседовали, я не без труда убедил друзей действовать осмотрительно и поддерживать с нами постоянную связь. Старшим группы назначил Сапара и ему в помощь Бекмурада-Сары.

…Наши часовые не дремали на постах. А лагерь спал после первого трудного боя, в ожидании новых сражений.

В ту ночь сон не шел ко мне: за день выпало столько тревог, впечатлений. Я стряхнул с себя смутную дрему на рассвете. Вышел из землянки, где располагались мы с комиссаром. Иванихин еще спал. В тугаях птицы завели предрассветные песни, небо было бирюзовым, догорали последние звезды. Сейчас дежурный начнет поднимать отряд. Повара уже хлопотали возле очагов, где закипали шурпа, чай. Внезапно прибежал дежурный, он же начальник караула:

— Товарищ командир! Мальчишку задержали на тропе от аула. Говорит, родственник ваш, идет с вестями. Привести?

— Давай! — распорядился я и пошел будить Серафима.

Ко мне привели Байрама, брата Донди. Он сообщил: на рассвете в аул ворвалась ватага вооруженных всадников, среди них Курбан-бай. Очень спешили куда-то на северную окраину села. Первой их заметила Донди, вышедшая кормить и поить корову. Тотчас побежала задами к Сапару. Вдвоем они решили немедленно известить меня, послали мальчика, велели передать все на словах.