Кендейл нахмурился, а его яростный взгляд свидетельствовал о том, что он не одобрял беззаботности Эмбери. Виконт нисколько не сомневался: французы планировали вторжение и скоро его осуществят. А этот болван Эмбери так не считал. Дариус же полагал, что в любом случае следовало принимать меры предосторожности, и все последние месяцы они с Кендейлом разрабатывали систему наблюдений за юго-восточным побережьем, чтобы не упустить из виду французские суда, если те попытаются совершить тайное вторжение. Но разумеется, на появление всего французского флота никто не рассчитывал.

Тут Дариус наконец вмешался в разговор, так как опасался, что между двумя его старейшими друзьями начнется перепалка прямо здесь, в «Бруксе».

— Кендейл, мы сделали то, что сочли необходимым, и тебе следует это понять, — заявил граф.

— Да, конечно. Мы создали цепь, в которой полно слабых звеньев, — с усмешкой отозвался Кендейл. Потом вдруг добавил: — Но я по крайней мере не ложился в постель с преступницами. В отличие от некоторых других.

Он старался не смотреть на этих «некоторых других», о которых только что упомянул.

— Если я ложусь в постель с преступницами, то лишь из наилучших побуждений, — ответил Эмбери. — И я думаю, Кендейл, что твое чувство юмора улучшилось бы, если бы ты оказался в постели хоть с кем-нибудь. Наверное, надо поработать над твоими манерами.

Кендейл пробурчал грубое ругательство и демонстративно отвернулся. Эмбери же с невозмутимым видом продолжал:

— Так вот, как я уже говорил, мое небольшое исследование, проведенное для одной леди, завершилось успешно. И теперь у нее есть доказательства того, что ее муж вступил в сговор с ее доверенным лицом с намерением продать унаследованную ею землю.

— А она знает надежного поверенного, имеющего друзей в Чансери, в Канцлерском суде? — спросил Дариус.

— Я кое-кого порекомендовал ей.

— Не сомневаюсь, что она хорошо тебя отблагодарила с соблюдением всей возможной скромности, — с улыбкой заметил граф.

— Очень хорошо отблагодарила. И скромность соблюдена, так что не беспокойся. Граф не сумел бы устроить все лучше и разумнее, чем я.

— И как же она отблагодарила тебя? — осведомился Кендейл.

Эмбери с усмешкой ответил:

— Могу сказать только одно: в тот момент сделка показалась мне очень успешной.

Дариус предоставил Эмбери предаваться приятным воспоминаниям о «сделке», а Кендейлу — его вечным мрачным раздумьям. Сам же он мысленно вернулся к «Дому Фэрборна», вернее к женщине в розовом платье, сидящей в снопах света и окруженной поблескивающими в этом свете изделиями из серебра.

— Ты отвлекся, — сказал ему Эмбери, заказав новую порцию бренди.

— Кажется, ты прав. — Дариус улыбнулся. — Но тебе следует знать, что я задумался о вопросах этикета. Впрочем, мои раздумья касались только обращения с женщинами.

— Что ж, в таком вопросе наш друг Кендейл тебе не советчик. Можешь надеяться лишь на мои советы.

Кендейл не стал возражать. Устроившись на стуле поудобнее, он снова закурил, не вступая в разговор с приятелями. Граф же немного помолчал, потом, взглянув на Эмбери, вдруг спросил:

— Допустимо ли ухаживать за женщиной в трауре? Недавно я чуть было не поцеловал одну.

— А она в глубоком трауре?

— Ну, видишь ли… — Дариус уже жалел, что задал такой вопрос. — Во всяком случае, у меня были все основания считать, что она не убита горем. Осмелюсь даже добавить, что она не из тех женщин, которые способны потерять самообладание.

— Думаю, в этом случае надо бы проявлять осмотрительность, — заметил Эмбери. — И следовало бы узнать мнение самой леди. Возможно, она сочла бы поцелуй изъявлением сочувствия.

Тут Кендейл все-таки решил, что его совет может оказаться полезным.

— Если ты, Саутуэйт, отступил, то сделал это потому, что понял: ты должен отступить, — заявил виконт. — А если бы ты овладел ею, то твой поступок можно было бы назвать бесчестным.

Эмбери тяжело вздохнул, сожалея о бестактности друга.

— Он ведь говорил только о поцелуе, Кендейл. Я знаю, что армия сделала тебя грубым, но все же…

Эмбери снова вздохнул.

— Если уж говорить о том, что есть и что должно быть, то вместо бессмысленной чепухи и острословия, которое вы так любите, я предпочитаю солдатскую грубость, — заявил виконт. — Что же касается «только поцелуя», то кто из нас, целуя женщину, не думал об окончательной победе? Черт возьми, мы же не школьники!

Дариус мог бы возразить, обратившись к той самой спасительной чепухе и привычному острословию, если бы не чувствовал правоты Кендейла. Прямота же друга объяснялась тем, что он, судя по всему, обладал более ясным видением вещей.