Он указал на Судью.

Все головы повернулись в Его сторону. Когда Судья не говорил и не двигался, все забывали о Нем и не видели Его. Баринов тоже взглянул на Него, удивляясь, откуда Он здесь взялся.

Судья стоял, опустив голову, словно отрешившись от происходящего.

Бритоголовый сунул руку под куртку. Достал деревянный судейский молоток. Поднял над головой, показывая всем.

— Я признаю этого человека защитником справедливости!

Он повернулся к Баринову.

— Слезай, сука! Убивать тебя будем!

Соратники поддержали его хриплыми воплями. Все достали судейские молотки, и теперь трясли ими, подражая древним варварам.

Баринов поднял руки.

— Господа, ради бога, одумайтесь! Ведь этот человек — убийца!

Крики смолкли.

Бритоголовый, побагровев, подскочил к сцене. Закричал, указывая на Баринова молотком, и в то же время стуча кулаком по бетонному полу:

— Нет, это ты убийца! Ты! Ты закрыл сраный завод! Мой отец остался без работы! Он спился за две недели, а потом повесился! Люди, он… он знаете кто? Вот, — парень, сверкая голубыми глазами, достал из кармана куртки триста грамм белого порошка в целлофановом пакете. В толпе послышались крики удивления. — Вот, вот! — орал парень, потрясая в воздухе пакетом. — Он, гнида, эту хуйню сюда ввозит. Это говно во всех канавах валяется! У меня братуха подсел. Я его из дома выгнал, он живет в подвале. Уже прогнил весь! У него кожа с ног сходит кусками! Это все ты! Убирайся!

Бритоголовый бросил пакет в Баринова. Пакет раскрылся, в воздух влетели белые брызги, обсыпав Валерия Георгиевича с головы до пят. Он стоял, бледный, обсыпанный, как свежая булочка сахарной пудрой.

Люди смеялись, показывая пальцами. Валерий Георгиевич, бегая глазами, бесцветным голосом произнес:

— А что делать… с этим? — указал на мертвое тело парня.

Бритоголовый расхохотался:

— С этим? — он потыкал труп молотком. — Да похуй! Туда и дорога! Убить всех нариков к ебаной матери! Кому он, блядь, нужен?

В остервенении бритоголовый схватил руку мертвеца и, напрягшись, с диким криком стащил его со сцены. Труп свалился с глухим стуком, словно мешок с мукой. Шея вывернулась под нелепым углом, остекленевшие глаза уставились на людей в первом ряду. Словно осуждая.

— Говно! — бритоголовый плюнул на мертвое лицо.

Парни в черных куртках начали колотить мертвое тело молотками. Тело подпрыгивало под ударами. Лицо мертвого превратилось в сочащуюся кровью разбитую дыню.

— Что вы делаете? — к ним подбежала женщина в цветочном платье. Она хватала безумцев за руки. Ее оттолкнули. Споткнувшись, женщина чуть не упала, но ее подхватили. Восстановив равновесие, она гневно посмотрела на Судью.

— Останови их! — крикнула она, отбрасывая с лица волосы. — Ты же можешь!

Судья молча стоял, опустив голову. Мерзкие звуки ударов — хрясь! хрясь! хрясь! — прекратились. Апостолы, тяжело дыша, все в крови, удивленно смотрели на молотки. Орудия справедливости в их руках рассыпались в щепки.

Морщась от омерзения, Баринов повернулся к Судье.

— Что Ты здесь устроил? Это же фарс! Чистой воды!

Судья поднял голову.

— Поверь Мне, когда-нибудь этот день войдет в учебники как величайший момент в истории человечества. Присутствующие здесь будут рассказывать о нем своим внукам, и наврут с три короба. Не смогут признаться, что стояли и смотрели, как творится насилие, и ничего не сделали. Они оправдают Меня, чтобы оправдать себя. И никто никогда не узнает правду.

— Безумие, — сказал Баринов, глядя на изуродованное лицо мертвеца.

Судья усмехнулся.

— Зато какова идея.

Он выступил вперед. Поднял руку.

— Хватит!

Парни в черных куртках повернули забрызганные кровью лица, глядя на своего Хозяина.

Баринов затаил дыхание.

Павел бесконечно долго смотрел на лицо возлюбленной. Где-то далеко, за стеной боли, пожаром охватившей все тело, прогрохотал гром.

Со стороны парка доносился шум толпы, крики. И одинокий голос, глухой, но твердый, полный удивительной мощи.

Для Павла голоса не имели значения. Все это сон. Ужасный кошмар, от которого он вот-вот очнется.

Инна была мертва. Остекленевшие глаза смотрели в небо. Павел впивался взглядом в ее лицо, надеясь увидеть хоть намек на чудо. В один миг ему показалось — девушка повела бровью. Он закричал от радости, но спустя секунду понял — обман зрения. Он увидел то, что хотел увидеть.

Павел заплакал от боли и обиды. Взрослый мужчина лил слезы, хлюпая носом, под суровым темным небом, стоя на коленях возле трупа юной девушки.

— Что же ты, — хрипел он, ткнувшись лицом в грудь Инны, залитую кровью. — Что же ты делаешь? Дыши!

В исступлении Павел начал бить Инну кулаком по груди, словно надеялся выбить из нее выдох.

Снова ветвистая молния ударила в землю, совсем близко. Воздух наполнился запахом электричества.

Павел выпрямился. Равнодушно взглянул на Инну. Безнадежная тоска заполнила грудь.

— Пошла ты, — звенящим от обиды голосом сказал Павел. — Сдохла, как бездомная собака.

Шатаясь, он поднялся, мутными глазами оглядел пустынную улицу, «вольво» с простреленным ветровым стеклом, пистолет на дороге. Левое колено пульсировало болью. Голова гудела. Футболка в бурых пятнах, в крови руки и лицо. Боже, да он стоит в луже алой крови с черными сгустками.