Разбудили ее голоса на кухне.

Муж и жена полушепотом обсуждали гостью.

— Знаешь, кого ты в дом притащил? — спросила Лара. В ее голосе слышалось едкое торжество. — А мне Маша сказала…

— У тебя язык как помело, — проворчал Федор. — Какого черта ты докладываешь соседям, что мы делаем и кого тащим в дом? Если я захочу, я приведу в дом Саддама Хусейна.

— Да погоди, — отмахнулась Лара, явно переполненная тайным знанием, которое дарило ей силу и власть. — Я, дура, сама не догадалась, а Манька мне мозги вправила. Эта оторва — знаешь кто?

— Ну, кто?

— Инна Нестерова.

— Нестерова? Это не та ли, дочка торгаша, Вадима Нестерова?

— Не дочка, а племянница.

— Хм… по моему, у твоей Мани крыша поехала.

— Да она это, она! Нестеровых дом сгорел, сегодня в городских новостях передавали. В чем там дело, непонятно. Кто ее избил? Они, сучки богатые, с какой только сволочью не водятся.

Федор с минуту раздумывал.

— Ну и что? Нам-то чего? Ну, попала девчонка в беду, с кем не бывает.

— Да? А ты знаешь, что ее Барин ищет?

— Да ну тебя! — с досадой сказал Федор. — Городишь ерунду всякую.

— Тихо ты! Барин пытался ее убить. Да не вышло. У девчонки таинственный покровитель есть. Он ее в обиду не дал. Инна его у себя в доме держала, трахалась с ним, как крольчиха. А теперь, видно, она ему надоела. Он ее бросил, а Барин тут как тут. Ты помнишь, что прошлым летом в парке творилось?

— Ну, помню, — с сомнением ответил Федор. — Ты про этого, как его… про Судью, что ли?

— Да, про него. Дружки его в черных куртках, они ж теперь на Баринова работают.

— Иди ты!

— Сам иди. Они в офисе его все стекла перебили, и тачку раскурочили. Баринов в это время в офисе был, и из окна все видел. Эти, черные, с молотками, его увидели в окне, и сказали, чтоб он без охраны не ходил, а то убьют. Что, ты думаешь, он сделал?

— Что?

— Вышел на крыльцо с чемоданом. А в чемодане пачки денег. Открыл чемодан и начал бросать в них. «Нате, жрите!». Те сначала глазами хлопали, а потом бросились деньги подбирать. Барин им сказал: «Видите, какие вы скоты?» Они: «Видим». «Что Судья может вам дать? Ничего. А я — все. Теперь вы мои рабы». Он там один стоял, а их человек десять, и все здоровые лбы. Баринов — метр с шапкой и в прыжке, а они перед ним на колени встали. Машину ему отремонтировали, как новенькая теперь. Окна в офисе заменили. И теперь парами за ним шастают, охраняют.

— М-да. С деньгами что хошь с людьми сделать можно.

— Так я вот че думаю, — Лара понизила голос, но Инна, изо всех сил напрягая слух, расслышала: — Эту дуру надо гнать отсюда. Как бы не вышло беды.

— Да, — протянул Федор. — Ох, нехорошо это. Жалко все-таки.

— Жалко! — прошипела Лара. — Всех тебе жалко, кроме меня! На сиськи ее позарился?

— Э, ты чего?

— Че вылупился, кобель старый? Думаешь, я не в курсе, что ты с Машей…

Инна, шатаясь, в ночной рубашке возникла на пороге кухни. Оба, вздрогнув, уставились на нее.

Лара глядела с откровенной неприязнью. Федор, чтобы скрыть неловкость, приветливо улыбнулся.

— С добрым утром! Выспалась?

— Да, — сказала Инна притворно-сонным голосом. Они оба были ей неприятны. Она только сейчас заметила на левой щеке Федора отвратительную бородавку.

— Который час?

— Да полвторого. Чайку?

— Нет, — Инна тронула лоб. Набрав в грудь воздуха, сказала: — Спасибо за все. Вы очень добрые люди. Мне нужно идти. Не хочу больше вас стеснять.

Пошатнувшись, она упала на колени.

— Девочка, ты чего? — Федор с бледным лицом склонился над ней, тронул за плечо. — Э!

В живот Инны вонзился раскаленный прут. Она издала крик невыносимой боли.

Федор, выпрямившись, повернулся к жене:

— Э, мать, она никак рожать собралась.

Лара вскочила со стула.

— Господи, вот уж чего не хватало! Ну чего встал, дурень? Ее в роддом везти надо!

Федор, чертыхаясь, натянул куртку, побежал к выходу.

— Держись, Инна! Щас агрегат из гаража выгоню!

— Такси вызывай! — заорала Лара ему вдогонку. — Знаем мы твой агрегат! Десять раз на дороге встанете.

Она подошла к Инне, подняла ее с колен, усадила на стул. Девушка все кричала. Лицо ее исказилось мукой.

— Ничего, ничего, милая, — говорила Лара, гладя ее по голове. — Терпи. Дело такое. У меня двойня была, я знаешь, как орала? Ничего, баба и не такое стерпит.

Федор послушался жены и вызвал такси. И вот Инна, скорчившись на заднем сиденье, держится руками за живот. Спазмы боли волнами окатывают ее изнутри. Она кричит. Она молит Бога избавить ее от муки. Она хочет умереть. Федор, в глазах которого девушка видит священный ужас, держит ее за руку, приговаривая: «Тихо, тихо…». Водитель, матерясь, крутит баранку, лавируя в потоке машин. По крыше барабанит дождь, струи воды нещадно хлещут раскисшую землю.