— Давай, девочка, давай, милая, — совсем другим голосом сказала акушерка. — Толкай! Толкай, говорю! Ну!

Проклиная Павла последними словами, Инна «толкнула».

На миг девушку окатило счастьем, когда она увидела в затянутых перчатками руках акушерки маленькое тельце, перепачканное кровью, слизью и фекалиями. Но тут же ощутила укол страха: тельце показалось совсем крохотным. Испугали ее длинные, черные волосы на макушке младенца. Инна думала, дети рождаются безволосые, а это какая-то маленькая красная обезьянка.

Акушерка, завернув младенца в полотенце, нахмурилась и странно взглянула на девушку. Инна испугалась по-настоящему. Младенец в жестких руках акушерки вяло шевелил ручками. Но другое заставило Инну почувствовать настоящий ужас.

— Что с ним? — спросила она, распухшим языком облизывая искусанные губы. — Что с моим ребенком?

Акушерка молча понесла девочку прочь, оглашая коридор требовательным, и в то же время тревожным криком: «Где врач? Врача сюда! Скорее!»

— Что с моим ребенком? — шептала Инна, плача. — Почему она не кричит?

Ее дочка появилась на свет в мертвой тишине. Не издала ни звука.

Пришел врач, и начал недовольно орать. Забегали медсестры. Инна слышала, как они, нисколько не стесняясь ее присутствия, обмениваются загадочными терминами: «детская асфиксия», «гидрокарбонат натрия», «ИВЛ», от каждого у нее холодело сердце. Мимо по коридору, смеясь, пошли две молоденькие медсестры. Одна из них, весело глядя на Инну, сказала: — Ребеночек-то умер! Заказывай гробик!

Они прошли дальше, и еще долго на этаже эхом гремел истеричный хохот. Инна лежала неподвижно, как мертвая, глядя в одну точку. Лицо ее ничего не выражало. Душа опустела.

В конце коридора показалась уборщица. Бормоча под нос «Наследили, уроды», начала лентяйкой мыть полы. Натирая пол рядом с каталкой, уборщица специально с силой опускала тряпку в половое ведро, чтобы в лицо Инне летели брызги грязной воды. Девушка не реагировала.

Уборщица вымыла полы и ушла на третий этаж. Рядом с каталкой остановилась акушерка, которая принимала у Инны роды. Акушерка сняла маску и медицинскую шапочку, Инна увидела женщину лет сорока с усталым лицом. Пряди тусклых волос облепили бледный лоб в бисеринках холодного пота.

Акушерка, вытащив из пачки сигарету, измождено-безразличным тоном спросила:

— Ну как ты?

Инна, глядя в потолок, ответила:

— Жива.

Акушерка, вертя пальцами сигарету, сказала:

— Девочку твою еле откачали. Пару дней у нас полежит. Ее сейчас нельзя трогать.

— Хорошо, — сказала Инна, слабо улыбаясь. По ее щеке медленно катилась слеза. — Значит, будет жить?

— Будет, будет. Сигарету хочешь?

— Нет, спасибо.

Акушерка оставила ее. Инна, узнав, что справилась, теперь могла заснуть. Закрыв глаза, она погрузилась в сон.

Глава 50. Новая жизнь

И проснулась, как ей казалось, лишь через четыре года. После смерти Павла и пожара в жизни Инны наступил странный, болезненный период, похожий на кошмарный сон.

В одно мгновение она лишилась всего — дома, мужчины, денег, друзей. Под страхом угрозы для жизни ребенка Инна бежала из Высоких Холмов. Прижимая к груди одеяльный кокон, из которого торчало розовое подслеповатое личико, девушка смотрела в окно автобуса. Прощалась с родными местами. Ей было страшно, но где-то в потаенном уголке сердца нашлось места и радости. Инна чувствовала — в этом городе для них с маленькой Вероникой нет будущего.

Павел, как оказалось, предчувствовал свою смерть. Он составил завещание, по которому Инна получила дом и остаток Катиных денег — около тридцати тысяч рублей. И письмо, которое она прочла в автобусе.

«Дорогая Инна!

Когда ты прочтешь это письмо, меня уже не будет на свете. Страшно писать такое, даже мысль об этом приводит меня в ужас — как оставить тебя в таком положении? Но надежды нет. Мое время истекло. Павлик Покровский снова попал в передрягу, и на сей раз безнадежно.

Я оформил все нужные бумаги, и сердце мое немного успокоилось. Но не окончательно. На что я тебя оставляю? Страшно и подумать. Впрочем, не стоит.

Одно спасает меня от мук совести, позволяет спать по ночам — когда смотрю на тебя. Знаешь ли, как ты прекрасна? Особенно, когда грустишь. Когда я вижу глубокую, затаенную печаль в твоих глазах, сердце разрывается от любви, которую я, по своему несносному характеру, не умею выразить. Часто ты видела меня злым, грубым, вечно всем недовольным. Верь, что я не всегда такой! В моем сердце было и другое. Я любил тебя, как я не знаю что. И могу умереть с худо-бедно спокойной душой, потому что спас тебя и дал тебе будущее, нашу дочку. Ценой собственной жизни — то (ты знаешь, что), подорвало мои силы. Я угасаю, как свеча на ветру. Но не жалею ни о чем. Я не был главным героем этой истории. Ни я, ни Андрей, ни кто-то еще. Ты. Только ты. С тебя все началось, и тобой все закончится. Я жил лишь для того, чтобы встретить тебя и помочь тебе выбраться. Все не случайно. Подумай сама, и увидишь, как все, что произошло с нами и казалось бессмыслицей, превращается в великую закономерность. Все было не зря, и я готов умереть, чтобы на том свете держать ответ перед Богом.