Молотов пожирает ее глазами. Обнажает в ухмылке щербатый рот.

— Здорово, красотуля. Ментовская блядь, да? Красивая сука. Как с мужиком-то, а? Не очень? Знаешь, за что меня Отбойный Молоток прозвали?

Я со страхом взглянул на женщину, в которой сразу, с восторгом и болью, узнал Таню Антипову.

Она стояла с каменным лицом, сжимая и разжимая кулаки.

Протокольщик встает, подходит к Молотову. Бьет кулаком в лицо. Слабенько. Тот шипит.

Точилин вскакивает.

— Капитан Волкова! Мы взяли за жабры Сухова.

Таня изумленно смотрит на выползшего из небытия следователя.

— Точилин? Кто вас направил сюда?

— Правосудие, — шепчет он. Улыбается. И вновь глаза остаются холодными, айсберговыми.

Таня (капитан Волкова) оглядывается. На секунду взгляд голубых глаз останавливается на мне. У меня внутри обмирает. В этих глазах что-то появляется… некое апрельское таянье льдов.

Таня поворачивается к протокольному мальчику.

— Я домой, вернусь через два часа. Эта падаль, — косится в сторону Молотова. — В ваших руках. Делайте с ним, что душеньке угодно. Я слова не скажу. И… приберитесь.

— Хорошо, Татьяна Алексеевна. А с этим что делать?

Кивок головой в мою сторону. Таня смотрит на меня. И снова, будь я проклят, что-то в глазах — там, за официальностью!

— А что, на нем что-то есть?

— Нет. На вокзале дрых.

— Ну так и гоните его к едрени фени!

Но ей пришлось задержаться. Привели ярко накрашенную девицу в потертой джинсовой юбке и красной кожаной куртке.

— Кто это? — спросила Таня.

— Да вот… — начал дежурный.

Девушка вызывающе посмотрела на всех, особенно на меня.

— Вы должны меня отпустить! Этот, — махнула рукой на дежурного. — Обозвал меня шлюхой. Я не шлюха!

— Никто не сомневается, золотце, — Таня взяла ее за руку. — Успокойся. Тебе здесь желают только добра. Садись. Чаю хочешь?

— Пожалуй, — девица села на стул, раздвинув ноги. Точилин нахмурился. — Скажите им, я не шлюха. Я чистая девушка.

Чистую девушку звали Инна Нестерова.

Иду по Ленинградской, руки в карманах, ворот куртки поднят.

— Молодой человек! Постойте!

Оборачиваюсь.

Ко мне несется, подобно черному крылатому призраку, бледный высокий человек. Худое красивое лицо, горящие глаза.

— Что вам нужно?

— Позвольте вам вручить от нашей организации.

Сует в руки брошюру.

Я взглянул. „Церковь Любви Господней“. Пятьдесят отделений по всему миру… Сто пятьдесят тысяч членов. Секта. Чистой воды.

— Очень мило.

— Приходите в воскресенье в 11.00.

Он назвал адрес.

— Религия меня не интересует.

— Вы придете, — сказал человек в черном пальто.

— Почем вам знать?

Он приблизился.

— Вы сломлены. Я вижу это в ваших глазах. Но в вас есть Свет.

Я неловко отступил.

— Как вас зовут?

— Руслан, — улыбка осветила его изможденное лицо. — Приходите.

Я в смятении снова перечитал название секты и адрес.

Без десяти одиннадцать в воскресенье стою у подъезда трехэтажного здания, в котором располагается типография, офис одной из газет и обувной магазин.

Мне нужен офис N 38.

Свет флюоресцентных ламп, тихая симфоническая музыка. У стен с обоих сторон ряды длинных столов. У левой стены сектанты в белых одеждах раздают бесплатно еду бомжам, старикам и детям. Получившие эту небольшую, но тем не менее великую помощь отходят к столам у правой стены. Здесь из коробок с эмблемой „Церкви Любви“ — распятым Христом со звездой во лбу и без венца — достают ворохи старой одежды.

Спустя полчаса Руслан освободился.

— Рад, что ты пришел, Павел.

— На минутку заскочил. Посмотреть.

Обменялись рукопожатием.

Руслан пригласил меня в кафешку за углом.

— Ну как тебе? — он глотнул каппучино.

Его переход на „ты“ был естественным, как дыхание.

— Мне нравится. Хотя вы могли быть и побогаче.

Руслан усмехнулся.

— Все дело в названии. Оно слишком простое. А мы очень нуждаемся.

Я закивал, глотнув кофе.

— Деньги.

— Да, — Руслан поморщился.

— У меня мало времени, — он взглянул на часы (сверкающие „Ролекс“). Я наморщил лоб. Кажется, в офисе на запястье Руслана часов не было. — Если ты не против, я бы хотел еще раз с тобой встретиться.

Пожимаю плечами.

— Времени у меня предостаточно. Как и вопросов.

Руслан засмеялся. Взял чашку.

— Спрашивай.

— Тогда на улице ты сказал…

— Свет. В тебе он есть. У тебя глаза ангела, — он странно взглянул на меня.

— Внешность обманчива, — я с горечью вспомнил сотворенное мною.