«Кармен» – это программа, с которой начался наш чемпионский путь. Впрочем, до «Кармен» была «Ярмарка», именно с нее нас и заметили. По-настоящему, как претендентов на лидерство. «Ярмарку» поставили с массой трюков, с интересными новыми перехватами и шагами. Эту программу мы сделали именно с ними. И, если бы не Шкляры, такого бы резкого скачка наверх у нас, возможно, и не получилось бы.

Игорь. Я встретил в жизни двух человек, которые друг на друга очень похожи. Это Чубарец Ирина Александровна и Ира Воробьева. Точнее, Воробьева вместе с Лисовским, а Чубарец вместе со Шкляром. Когда Чубарец показывала точно так же, как Воробьева, какую-то поддержку, которую она только что придумала, а такое обычно показывают со своим партнером, она говорила: «Посмотрите»… и прыгала! Шкляр никогда не знал, что она может вытворить в следующий момент. А она могла элементарно головой вниз нырнуть, и он ее ловил буквально перед бетоном. Полная непредсказуемость от творческой истерики. То же самое устраивала и Воробьева.

Наташа. Я хочу рассказать, как Шкляры воспитывали своего сына. В спорте нам привита сумасшедшая самоотдача, и свойственна она была всем, кто собрался вокруг Тарасовой. Все – одна одержимая команда. Без обсуждений. Мы понимали, что ничего более важного на свете, чем то, что мы делаем на льду, не существует. Возможно, еще и поэтому у нашего тренера наблюдалась легкая аллергия к семейной жизни – как к моей, так, впрочем, и Андрея. Хотим мы этого или не хотим, но семья – это отвлечение от работы, которое сразу вызывало ревность.

Такой была и Ирина Александровна. Я помню их сына Петю, ему уже исполнилось года два, когда мы в Одессе работали над «Кабаре». Петю они взяли с собой на сборы! А чего действительно не взять на сборы ребенка? Море, фрукты, зачем с бабушкой оставлять? Он уже «взрослый», сам бегает. Место, где мы занимались, – это огромная сцена-площадка, сверху ее огораживал барьер, за ним трибуны, которые довольно круто спускались вниз. В какой-то момент ребенок с барьера: «Мама-мама, мама-мама». – «Петя, отстань! Петя, отстань!» В конце концов Петя летит головой вниз. Она к нему подходит, поднимает за шкирку, встряхивает: «Нечего тут реветь!» И все. Сейчас вспомнишь, как он летел, – шок. Но тогда казалось в порядке вещей: чего мешаешь!

Сейчас Петя вырос в чудесного красивого парня. Мы с ним обожаем друг друга до сих пор, хотя видимся очень редко.

Когда мы закончили выступать, Татьяна Анатольевна тоже решила расстаться со спортом. Между нею и Шклярами уже не было прежнего контакта, наверное, мы их и держали как-то вместе. Мы ушли, и они распрощались. Я не знаю, каковы сегодня отношения Ирины Александровны с Татьяной Анатольевной, но тогда они остались без работы, потому что, с одной стороны, на Украине их постоянно укоряли, что они работают с россиянами, с другой стороны, и в России они так и не получили ни звания, ни наград, хотя, в принципе, имели на это право. Мы же в тот момент не могли ничем им помочь, поскольку были абсолютно ведомыми. Я даже не знала, двери какого кабинета нужно открыть, чтобы сказать о них добрые слова. Но и они никогда бы не обратились к нам с такой просьбой. Вот и осталась у меня внутри заноза: они для нас так много сделали, а мы их не смогли отблагодарить как полагается. Поэтому когда я оказалась у Игоря в театре, то первое, что сделала, – подошла к директору (обсудив, естественно, накануне с Игорем этот вопрос и заручившись его поддержкой) и сказала, что Оля Филиппова уходит в декретный отпуск, а лучших репетиторов, чем Шкляр и Чубарец, нам не найти.

Игорь понял: они по сути не репетиторы, они постановщики. Когда они сами что-то могли поставить в театре, то буквально светились. На «Распутина» пригласили Наталью Александровну Волкову-Даббади, а им пришлось сидеть за бортиком катка и записывать, чтобы потом, репетируя, повторить работу постановщика. Они кропотливо выполняли все, что требуется, но чувствовалось – это не их дело.

Через некоторое время у Стаса обнаружили рак, он ушел из театра. Наступило новое время, многие начали заниматься бизнесом, и он тоже решил себя попробовать в новом деле. Почему-то он не стал оперироваться, его пытался лечить какой-то экстрасенс. Через пару лет после определения этого страшного диагноза Стас умер. Ира ушла из театра, была с ним до конца.

Игорь. Сейчас Ира Чубарец наконец нашла работу по своему призванию: она теперь в Киеве тренирует сборную команду фигуристов Украины и преподает то, что знает досконально, – бальные танцы. Когда мы ее просим приехать на премьеру, она не всегда может вырваться. А я рад, что она не может, значит, у нее все в порядке.

Мы ездили в 2000 году в конце января в Киев, и Ира наконец увидела наш новый спектакль «Алиса». А во втором отделении мы показывали то, чем она еще занималась в театре, – «Мы любим классику». Она была счастлива, что спектакль, сделанный при ее участии, все еще идет, и сказала нашей молодежи хорошие слова. Ира действительно много сделала сперва для Наташи с Андреем, а потом и для театра.

В сентябре или в конце августа 2000 года мы пригласили в наш театр Иру. Она с нами поработала, вставила свой довольно большой блок в дивертисменте, поставив мини-балет с кодовым названием «Танго нашей жизни». Мы с Игорем придумали для него сюжет, а Иру пригласили в качестве балетмейстера. Она жила у нас на даче, и через много-много лет с того дня, как пути наши разошлись, мы вдруг ощутили, что Ира вновь в театре. Мы будто глотнули давно забытый воздух, но в то же время возникли и новые ощущения. Я говорю об Ире, но в то же время ни на секунду не забываю Стаса, он все равно для меня рядом с Ирой стоит…

Игорь. Нет, она сама его поставила рядом с собой. Это сильно ощущается. Обычно после смерти говорят либо ничего, либо хорошее. Она об ушедшем муже – только хорошее. Она выбрала для себя такую форму и иначе жизнь не представляет.

Наташа. Как грустно, что все так сложилось: Стас ушел, а мы не были рядом с ним, с ними не были… Осталось чувство вины. Но вот мы снова встретились с Ирой. Теперь она звонит: «Как вы репетируете? Как у вас номера складываются?» Переживает за свою работу. Она все та же. Без конца пляшет…