Кукольник по мере развития спектакля становится то Гитлером, то Сталиным, то Наполеоном. Почему главный герой еврей? Я считаю, что на судьбу еврейского народа, народа-мученика, органично ложилась эта история, притом, что в программе говорилось: герой мог оказаться человеком любой национальности. Но я выбрал еврея – более яркий образ: евреи смеются, когда плачут.

Наташа. В середине представления все куклы катались под марш с пионерским салютом, а кто-то и в буденовке выезжал… Но когда жена Кукольника ушла, куклы исполнили похоронный марш, все артисты бросили свои марионетки и тоже собрались покинуть лед – все разрушено, любовь, вера в жизнь. Конец. Тут на лед выскакивают дети, разглядывают Кукольника, разбирают брошенные одежды. За ними оценка, что же произошло в этой стране марионеток. А завершается спектакль тем, что выходит вновь спеленутый сумасшедший, подходит к Торе, которая на подставке стояла на льду все действие (для нее был придуман специальный механизм), кланяется ей, а Тора сама начинает перелистывать страницы. Только время оценит истину. Мне казалось, это должно было потрясать. Но спектакль не нашел зрителя.

Игорь. Я хочу еще вернуться к музыке. Казалось бы, при чем тут переживания по поводу «Графа Монте-Крис-то»? Я же рассчитывал, что озвучу оригинальную музыку Градского и у меня на спектакле будет еще и музыкальная премьера. Естественно, на той последней пластинке, которую я не дослушал, и была записана музыка к этому известному фильму. Возможно, сам Градский искренне считал, что уже оригинально, если эта музыка впервые будет исполняться как аккомпанемент к спектаклю на льду. Но не мешало бы меня об этом предупредить. Но он передал ее мне как неиспользованную, «дописал» еврейские мелодии, добавив скрипочек.

Винить его я ни в чем не собираюсь. А для меня эта история – еще одна ступень: нужно все, с чем работаешь, досконально и знать, и проверять. Но в конце концов музыка подошла и прекрасно иллюстрировала спектакль…

Мне долго друзья говорили: «Игорь, хватит «Распутиных», хватит «Еврейских баллад», «Фауста», зритель приходит отдыхать на спектакль…» Нужен кордебалет, перья и чтобы все было узнаваемо. Классика: «Щелкунчик», «Спящая…» Но переносить все это, тысячу раз в мире поставленное, на лед, мне неинтересно. И я знаю, как болезненно к таким опытам относятся люди, которые танцуют на сцене и потом видят это на льду. Конек не предназначен для того, чтобы повторять то, что делается в балете. Но что-то идущее рядом, родственное по духу, обязано существовать и на льду. Сделан же нами спектакль, который так и называется «Мы любим классику». Хотя он выглядит дивертисментом, но это спектакль, который меня больше всего из классики, перенесенной на лед, трогает. Девять минут из «Щелкунчика», десять – из «Лебединого озера», отрывок из «Ромео и Джульетты». Это для Наташи с Андреем. Четырнадцать минут – «Ромео и Джульетта» Прокофьева. Такой дайджест. Причем я брал не чистую классику, а обработку, которая звучит более современно. Чтобы ни капельки нафталина человек не почувствовал. Чтобы мог спокойно смотреть и взрослый человек, который знает классические произведения, и юноша, увлекающийся металлом, рэпом, роком.

Восемь больших спектаклей вышло у нас за время существования театра – «Чаплин», «Фауст – XX век», «Танго нашей жизни», «Распутин – постфактум», «Талисман», «Еврейская баллада», «Мы любим классику», «Алиса в Стране чудес». Каждый на своем уровне пользовался успехом. В «Распутине», например, был оригинальный взгляд на исторический материал. В конце спектакля падало синее покрывало, и оттуда валил народ, как темная сила. И в этом же покрывале в прорези – руки Наследника, Императрицы и Императора… Руки, как из пучины… Я сколько спектакль смотрю, у меня постоянно – мурашки. Или когда на льду Наследник, весь в истерике: гемофилию же не покажешь, кровью не истечешь. Юля Романова, травести, прекрасно исполняла эту роль. Как она выбегала, и ее судороги схватывали на бегу!

У Андрея уже на половине спектакля волосы так слипались, будто он только что вынырнул из воды. Такая самоотдача. У нас в доме есть фотография Андрея со спектакля, где у него абсолютно сумасшедшее лицо. Он полностью перевоплощался. Причем складывалось впечатление, что он потом забывал обратно вернуться, несколько дней так и жил в образе Распутина.

«Чаплин» шел более семисот раз. Я сам не могу представить, как я мог столько раз его прокатать. Однажды я попросил, чтобы сняли в финале зрителей.

Я в это время сажал цветочек, а она сидит в Линце, немка или австриячка, и плачет! Чтобы немцев или австрияков растрогать… Это тебе не американцы. Одно это я считаю большим успехом спектакля. Потом был Palais des Congres в Париже, люди вставали после «Чаплина», и мы выходили по семь-восемь раз на поклоны, как в Большом театре.

Для «Еврейской баллады», мы ее еще называем «Авантюра», нужен специальный зритель, специальный театр, специальная афиша. Чтоб не получилось, что люди пришли посмотреть фигурное катание и вдруг увидели жесткий философский спектакль.

Наташа. «Мы любим классику» – этот спектакль идет уже много лет. Мы его возим на гастроли как визитную карточку. А «Талисман» – детский спектакль, уже костюмы для него рассыпались вдрызг, столько мы его катали, особенно во Франции. Кроме «Авантюры», все наши спектакли давно себя материально оправдали и принесли каждый свою прибыль.

В декабре 1999-го во Франции прошло двадцать спектаклей «Алис в Стране чудес». В 2000-м – сорок пять спектаклей. Первый раз во Франции прошли двухмесячные гастроли.

«Алиса в Стране чудес»

Наташа. Несколько лет назад мы познакомились с замечательным композитором Александром Розенблатом. Его к нам привел наш общий знакомый Боря Розин. Он сказал: «Ребята, я обязан вас познакомить, вы вместе можете сделать потрясающий спектакль». Мы в это время искали тему для нового детского спектакля, а у Саши Розенблата как раз оказалась только-только сочиненная им музыка к балету «Алиса в Стране чудес». Так все и сошлось.

Игорь. Что мне сразу легло на душу? Вот слушаешь какую-то музыку, и вдруг сразу у тебя в голове начинают выстраиваться образы – это означает полное попадание в точку. По тому, как воспринимается этот спектакль на Западе, а теперь мы уже знаем, как воспринимается он и у нас: в Москве, в Киеве, в Ленинграде – везде аншлаги, можно сказать, что это ощутимый шаг театра вперед, к следующей постановочной работе. Музыка для меня – важнейшая составляющая при постановке. Поэтому, когда я впервые услышал его музыку, редко, но бывает такое, мне тут же захотелось c ней работать. Такая музыка попадает в некую «точку», вызывающую сразу какие-то образы: здесь – это, а здесь – то. Музыка у Розенблата странная хотя бы тем, что она понятна и близка абсолютно любой категории зрителей. Возможно, потому что собрана она, по крайней мере, для «Алисы…», из обработанных миниатюрных кусочков популярной классической музыки. И все это сделано с огромным музыкальным юмором. Он говорит: «Ты понимаешь, тут у меня четыре такта, ты что, не узнал их?» Не узнал! А это «Прощание славянки».