Крупаткин Борис Львович
Шрифт:
Здесь могла жить семья колхозника, учителя, агронома…
— Большая семья жила, — проговорил Мартыненко, остановившись у фотографии на стене. — Дети, внуки, правнуки. Военные есть. Капитан с орденом Красной Звезды. Все порушили враги… Все порушили. — Комиссар говорил тихо, голос его дрожал, прерывался. Нам с Томзовым было тогда по двадцать восемь и пятидесятилетний полковой комиссар казался нам мудрым стариком. В действительности Михаил Алексеевич был в расцвете своих сил, не раз возглавлял лыжные походы в тыл врага, ездил верхом, вел любую машину и, по рассказам танкистов, случалось, управлял и танком в бою…
В тот вечер мы пили какой-то особый трофейный плиточный чай. Початый картонный ящик оставили впопыхах немцы. На плитках чая были готические завитушки и арабская вязь.
— Чего пьете-то, разобрались? — спросил Мартыненко, вытирая лоб после третьей кружки ароматного напитка.
— А как же иначе. Не такую готику переводили. Напиток сей для бодрости и крепости духа. Изготовлено в Багдаде, — Михаил Алексеевич рассмеялся.
— Встретил тут недалеко от вас пленных. Не помог им багдадский чай…
Мы дали Мартыненко в дорогу несколько плиток восточного эликсира. Улыбаясь, он стал укладывать их в большой планшет и, освобождая место, вынул пакет, завернутый в газету.
— Пожалуй, оставлю это вам, — сказал комиссар. — По пути передали наши разведчики, нашли, говорят, в сумке убитого немецкого офицера. Тетрадь какая-то, с записями. Дневник, наверное. Любят фиксировать каждый свой шаг завоеватели. Наследят — и запишут… Может быть, что-то интересное. Положите в свой железный сундучок.
Так появилась в моей записной книжке строка: «Белая тетрадь со свастикой» и многочисленные выписки из нее.
Это была тетрадь большого альбомного формата в грязно-белом ледериновом переплете с золоченым пауком — свастикой в правом углу. Свастику окаймляли голубые незабудки. Наверное, такие тетради дарили девицам старших классов для ведения сентиментальных дневников. Некий оберст-лейтенант Гофман приспособил тетрадь для своих записей, пышно именуя себя на первой странице «историографом» батальона «Авангард», 20-й моторизованной дивизии.
Нас не интересовали занимавшие много страниц подробные подобострастные изложения биографий командования дивизии, затем — батальона, командиров рот, тем более что большинство всех этих полковников, майоров, оберстов, лейтенантов были уже стерты с лица земли, как и сам их «историограф»… Не интересовал нас и «Путь Побед» разгромленного фашистского батальона. Тем более пропускали мы бесчисленные «юбилейные даты», скрупулезно фиксированные доморощенным историографом «Авангарда»: дни рождения, присвоения воинских званий, приказы о награждениях… Все это внимательно прочтут в политотделе армии, куда мы передадим тетрадь. Для себя же мы с Томзовым решили выписать все, что касается Тихвина, — с точки зрения врага.
Нам ли не понимать значение и роль Тихвина?! После разгрома здесь немцев и освобождения города не раз приходилось политотдельцам выступать с докладами и беседами о значении Тихвинской операции, о сорванных планах гитлеровского командования. Во всех центральных газетах появились большие статьи. И все же интересно было узнать, что небольшой городок Тихвин в планах гитлеровского командования занимал большое место, что к нашему участку фронта было приковано внимание и в Ставке Гитлера.
В «белой тетради» Гофмана мы прочли целую серию выспренних приказов генерала Шмидта — командующего 39-м моторизованным корпусом, а также командира 20-й моторизованной дивизии:
«Фюрер лично приказал нам мощным ударом захватить Тихвин! Вперед — на Север — на Свирь! Нам навстречу движутся войска Маннергейма!»
«Вперед! На юго-восток! Фюрер хочет видеть наши танки не только на Волхове. Сметая все на своем пути, — на Малую Вишеру и Бологое, — навстречу армиям фон Бока!»
«Наше наступление в районе Тихвина замыкает второе кольцо Смерти вокруг Петербурга. Старая столица России сама падет к ногам фюрера. Но еще раньше мы нанесем сокрушительный удар в тыл Москве! Вперед, и только вперед!..»
С возмущением прочли и приказ Главного Командования сухопутных сил рейха (от 12.X.1941 г.):
«До захвата городов их следует громить артиллерийским обстрелом и воздушными налетами. Совершенно безответственным было бы рисковать жизнью немецких солдат для спасения русских городов от пожаров или кормить их население за счет Германии…»
Захлебываясь от восторга, приказы командиров всех рангов превозносили захват Тихвина. В тетрадь были аккуратно наклеены многочисленные вырезки из немецких газет: