Диагноз поставили быстро и жестко.

На деревянной стойке торжественно возлежала пухлая медицинская карта. Бесстрастный отчет о ее болезни. Констанс в сотый раз достала из конверта рентгеновский снимок и с ужасом посмотрела на свой собственный мозг. На снимке была отчетливо видна опухоль и метастазы, которые завладели левой лобной долей. По какой причине возникает эта страшная болезнь, так пока никто не выяснил. Никто не мог ей сказать, почему клетки ее мозга стали вдруг активно делиться, создав у нее в черепе опухоль.

Побледнев, она сунула снимок обратно в конверт, накинула куртку и вышла в сад.

Погода стояла хорошая. Легкий ветерок шелестел листвой. Констанс застегнула молнию на куртке, уселась на стул и скрестила ноги, положив их на старый садовый столик. Размяла сигарету, разглядывая свой дом. Оштукатуренный, покрашенный, с кованой решетчатой маркизой над крыльцом, он казался просто кукольным.

Слезы выступили на глазах Констанс. Она так любила этот садик со смоковницей, абрикосом, кустами сирени вдоль ограды, с гроздьями глициний и пышными кустами форзиции.

Когда она пришла сюда с агентом по недвижимости, то с первой секунды, даже не входя в дом, поняла, что именно здесь хочет жить и, возможно, когда-нибудь растить детей. Этот сад будет ее убежищем, островком, защищенным от загрязнения, бетона и людского безумия.

В отчаянии от несправедливости судьбы Констанс разрыдалась. Напрасно она твердила себе, что смерть неминуема, что это естественная составляющая жизни и избежать ее невозможно.

«Но не так же скоро, черт побери!»

«Не прямо сейчас!»

Констанс задыхалась от рыданий и жадно глотала сигаретный дым.

Она умрет одна как перст. Как бродячая собака. Никто не протянет ей руку помощи.

Ее положение представлялось ей ненормальным, из ряда вон. Ее даже не пожелали положить в больницу. Сказали только: «Все кончено. Сделать ничего нельзя. Ни химия, ни облучение не помогут». Только болеутоляющие, а потом хоспис. Она ответила, что готова бороться, но ей дали понять, что борьба уже проиграна. «Счет идет на недели, мадемуазель».

Приговор, не подлежащий обжалованию.

Никаких надежд на ремиссию.

Утром две недели назад она проснулась частично парализованная. Едва видела сквозь смутную пелену, едва могла глотать. И поняла, что больше не сможет работать, тогда-то и подала рапорт об отставке.

В этот день она узнала всерьез, что такое страх. С тех пор она чувствовала себя по-разному. Иногда не могла подняться, не могла скоординировать движения, в другие дни ей давали поблажку, она чувствовала себя лучше, но улучшение было временным, и она это знала.

Завибрировал мобильник под напором полученных сообщений. Сорбье решил не оставлять ее в покое. Он настаивал на необходимости послать ей досье на двух американцев. И послал. Почти машинально Констанс открыла посланные документы и стала читать. Сбежавшего звали Себастьян Лараби. Его бывшую жену — Никки Никовски. С четверть часа она сидела, погрузившись в отчет об их побеге, и вдруг резко подняла голову, оторвавшись от телефона. Ее словно схватили за руку. Чем она занимается? У нее что, нет более важных дел? За то короткое время, что у нее осталось, она должна привести в порядок все свои дела, повидать близких, подумать о смысле жизни. Разве нет?

«Bullshit!» [33]

Как большинство следователей, она была фанатом своей работы. По правде говоря, болезнь тут мало что изменила. Ей нужна последняя доза адреналина. И еще лекарство от страха, который преследовал ее день и ночь.

Констанс раздавила в пепельнице окурок и решительным шагом направилась в дом. Взяла в ящике служебное оружие, которое еще не успела сдать, «ЗИГ-зауэр», пистолет, которым вооружена вся национальная полиция. Поглаживая пластиковую рукоятку своего двенадцатизарядного друга, она ощутила привычное успокоительное чувство надежности. Вложила пистолет в кобуру, взяла запасную обойму и вышла на улицу.

Служебную машину она сдала, но при ней, как всегда, оставался ее RCZ. Маленький реактивный снаряд, спорт-купе с плавными контурами и выгнутой крышей, который поглотил немалую толику наследства, доставшегося от бабушки. Констанс села за руль. В голове промелькнуло сомнение: хватит ли у нее сил довести это дело до конца? Что, если через сотню метров болезнь скует ее по рукам и ногам? Она закрыла глаза и просидела несколько секунд с закрытыми глазами, потом глубоко вздохнула и открыла глаза. Когда двести лошадиных сил радостно взревели, сомнения ее рассеялись.