— Разумная печь. Так они все и поступают: если не топят, то не греют. Да. На будущей неделе объявлены торги на подвоз дров школе. Как вы думаете, сколько вам надобно?

— Двадцать кубических сажен, — ответил немедля Пукит, очевидно, давно уже подсчитав.

Волостной старшина засмеялся.

— Это столько же, сколько для Стекольного завода. На ваших три печи хватит и десяти, так же, как в прошлом году.

— Я сказал двадцать! — громко и повелительно сказал Пукит, даже кулаком стукнул об стол.

Ванаг приподнял бороду, которая угрожающе вздрогнула.

— Вы, господин Пукит, можете говорить многое, но волость должна распределить по надобности и целесообразности. Признаться, я сам думал дать вам двенадцать. Но если вы выражаетесь так повелительно и даже кулаком орудуете, то придется вам обойтись десятью.

Пукит уже не улыбался, морщина на его лбу стала глубже, чем у Бривиня, косые глаза готовы были съесть его.

— Я буду жаловаться инспектору.

Теперь насторожился Ванаг.

— Значит, вы с этого хотите начать? Хорошо, я не возражаю. Только своим инспектором можете не пугать. Вас он имеет право проверять, как вы русскому языку детей обучаете, ну, а училище содержит и снабжает волость.

— Вы получите предписание! — Пукит чуть не кричал. — Теперь уже не старые времена, волость должна исполнять правительственные распоряжения.

— У меня тоже есть несколько распоряжений, — сказал Ванаг, отчеканивая каждое слово, — которые вашего инспектора не касаются. Крутой скат за кузницей обледенел, вокруг родника целый вал льда, дети могут сломать шеи. Следовало бы взять топор и очистить, иначе может произойти несчастье.

— Значит, по-вашему, я должен взять топор и идти лед чистить?

— Кто сказал, что вы? А что делают парни старшего класса? Топят печи, чистят ваш хлев, ваши сапоги носят чинить в Клидзиню, пиво из бочонка в бутыли вам разливают… Почему бы им и топором не поработать? Дела на полчаса. Вы только накиньте пальто и проследите, чтобы обрубили лед как следует. Если кто сломает ногу или руку, вам же отвечать придется.

Учитель хотел показать этому мужику в овчинной шубе, до чего он его презирает и что тот ничего здесь не смеет приказывать, что у учителя есть свое начальство. Но от гнева голос словно осекся, язык стал заплетаться еще больше. Ничего другого не придумал, как опять припугнуть инспектором.

— Колодец надо вырыть здесь, на горе, посреди двора. Вставить насос и закрыть крышкой, чтобы не заносило снегом и не замерзал. Я подам жалобу инспектору!

— Чтобы он пришел и вырыл? Только позволит ли волость испортить двор, вот вопрос. Здесь уже был колодец — глубиной в шестьдесят футов, не помогло. На горе воды нет. Пять лет как засыпали.

В классе наверху поднялся страшный шум, потолок над головой сотрясался так, что слов не расслышишь. Ванаг многозначительно посмотрел на учителя, потом наверх и на письменный стол, где лежала толстая линейка длиной почти в три фута.

— Настоящие дикари! — пробурчал Пукит сквозь зубы. — Готентоты!

Волостной старшина поднялся.

— Так, значит, все. О колодце подумайте, чтобы потом не было неприятностей. Значит, никаких пожеланий у вас нет?

Учитель сообразил, что все же с этим медведем придется жить и работать, попытался переменить тон, хотя и слишком поздно.

— По правде говоря, у меня было одно дело, но я о нем известил господина Зариня.

— Господин Заринь — писарь и никаких вопросов сам не решает. Все дела рассматриваем мы в правлении. По пятницам — если что нужно, заходите.

Пукит даже проводил его до самых дверей.

— О Калвице вы хотели знать? — спросил он совсем уже ласково. — Он вам родня?

— Нет. Только два года был у меня пастухом.

— Голова у него хорошая, в ученье первый, но и шалун первый.

— Мальчик — что же вы хотите. Разве мы в свое время не были такими?

— Вчера мы начали дроби, он их не знает.

— Ну, мне кажется, для того он и посещает училище, чтобы знать.

Пегая у коновязи заржала, напоминая, что пора ехать, но Ванаг не слышал. Заринь вопросительно поднял голову, — должно быть, сразу понял, что у волостного старшины осталось от школы не особенно хорошее впечатление.

— Господин Пукит сказал вам что-нибудь? Подал прошение? Недоволен он двумя сотнями жалованья.

Бривинь был уверен, что каждое сказанное им слово сегодня же вечером будет передано Пукиту.

— Кто из нас доволен — я, вы, пли Густ из Смелтенов? Если бы все были довольны, то и делать было бы нечего.

— По-моему, следует все же прибавить, — медленно, но с ударением, проговорил Заринь. — Айзлакстцы своему волостному учителю платят двести пятьдесят, юнкурцы порешили — три. На две — человеку не прожить.