— Если есть деньги, то, конечно, нужно. К тому же своя рабочая сила, батраков не нанимать… Хозяйка вам необходима, Фрицу давно пора жениться…

Викуль процедил что-то невнятное сквозь зубы и постарался поскорее убраться восвояси; просунул в хомуты руки, гужи волочились по земле, — так и пошлепал вдоль ячменного поля, вниз к реке. Каков отец, таковы и дети, кто их знает. Дураки и невежи, порядочному батраку и плюнуть на них не хочется. А что им — у них Викули, даже в собственность выкупают.

Мартынь Упит сплюнул с досады, что ничего нового не узнал, и повернул обратно. Ванаг стоял во дворе и смотрел им вслед, а сейчас, завидя Мартыня, погладил бороду и вошел в дом. Да, приятно, если сосед приходит к тебе что-нибудь просить и ты можешь одолжить ему.

Андру посчастливилось: две порядочных щуки и две плотвы вытряхнул из сетей. С рыбой в руках, пришел гордый и сияющий, в дверях встретил Лауру.

— Возьми зажарь, у вас после обеда гости будут.

Но Лаура мрачно отвернулась.

— Что ты лезешь со своей рыбой, вымажешь только передник. Положи в кухне на лавку, пусть Лиена вычистит.

Обескураженный и смущенный Андр вошел в кухню. Горда эта дочь Бривиня… Хоть бы спасибо сказала. Но, конечно, такой белый передник надо беречь как зеницу ока.

У стены жилого дома — калитка, через нее Лаура прошла в свой садик. Цветник — ее гордость, по всей волости о нем говорили. Этой весной заставила отца срубить старую треснувшую яблоню, которая с южной стороны сада заслоняла солнце. Теперь вся площадь вдоль дома чиста до самого огорода, где все еще торчит разобранный плетень. Большие клумбы, маленькие, четырехугольные, круглые и сердцевидные, меж ними дорожки, посыпанные мелким гравием. Пока еще цвели только ранние многолетние цветы. Дождь прибил рассаду, принесенную от садовника, и размыл землю между камнями, которыми обложены клумбы; образовались промоины, пришлось звать на помощь Большого Андра.

Услышав, как она распоряжается Андром, Лизбете нахмурилась, но, подумав, вышла в сад посмотреть. У самой изгороди цветника росли два огромных куста сирени: лиловая уже в полном цвету, белая только что распускалась. Хозяйка присела на гладко обтесанную скамеечку, которую две недели назад поставил Осис, и лишь улыбалась, когда запоздалая капля дождя падала ей на шею.

Яблони в этом году полны цветов. Те, со сладкими нежными плодами, уже расцвели, кислые еще в бутонах — красных, крупных и сочных, сплошь до конца ветвей. Если погода не переменится, то к вечеру распустится весь сад и ночью будет так благоухать, что заглушит даже запах сирени. Если во время цветения не налетит буря с сильным ливнем, то урожай будет хороший. Небольшое богатство эти яблоки, но иногда и самим отведать приятно, и гостям предложить можно; кислые же яблоки охотно едят коровы… Она подняла лицо и посмотрела ввысь. Нет, нет, дождь больше не нужен, да его и не будет, небо умылось и блестело, так и хотелось провести по нему ладонью, как по синему шелковому платку… От удовольствия хозяйка Бривиней повела плечами, будто ей нежной рукой погладили спину.

Блеск в ее черных глазах не погас и тогда, когда она опустила их ниже. Подбоченившись стояла Лаура и, подняв голову, смотрела на яблони. Белая кофточка и обшитый кружевами передник ослепительно сияли на солнце, черные волосы переливались, несмотря на то, что она утром лишь слегка смазала их сметаной. Дочь Бривиня — к чему ей излишняя красота!

Взгляд Лизбете опустился еще ниже. Стоя на коленях, Андр Осис приводил в порядок клумбы. Руки старательно перебирали круглые, им же принесенные с реки булыжники, а лицо обращено вверх, на Лауру. В нем было что-то такое, что не понравилось хозяйке Бривиней, и она громко кашлянула.

— Посмотри Лаура, как он брыкается. Обломает еще твои левкои.

Лаура взглянула: пятка Андра действительно угрожала клумбе с левкоями, она нахмурила лоб, как отец, когда был недоволен.

— Вот увалень! Не может подобрать свои ходули…

Хозяйка Бривиней гордо откинулась. Да, за Лауру бояться нечего, она знает, что ей приличествует, и ниже себя не опустится. Андр припал к земле и еще усерднее стал укладывать камни.

Из клети с лукошком крупы шла Осиене. Остановилась близ огорода и посмотрела за Спилву, на остров, где во ржи искрилась бело-розовая крона склонившейся набок дикой яблони. К вечеру она будет совсем белой, осенью яблоки градом посыплются; говорят, что по две пуры с нее снимали в иное лето. А когда яблоки в мякине промерзнут, коричневые и сочные, то дети, как волчата, на них набросятся. И в глазах Осиене появился отблеск синего утреннего неба.

Но сейчас же взгляд ее омрачился, когда услыхала за кустами сирени резкий, почти мужской голос Лауры. Только на двоих она так кричала — на Лиену и на Андра. Через решетку калитки можно было видеть, как Андр сидел на земле, а Лаура, подбоченившись, словно староста, смотрела сверху вниз. Хозяйка грелась на солнышке и улыбалась. Осиене точно ужалило: «Ах ты глупый мальчишка, ах ты дитя неразумное». Она вбежала в комнату, сбросила с чурбана подойник и сразу же поставила обратно. Повозилась у плиты, снова выбежала и тут же с порога громко позвала Андра, для вида поискав его глазами вдоль поленницы и у хлева.

— Андр, ау-у. Где ты? Иди сюда! — И когда Андр показался в калитке, крикнула еще громче: — В плиту провалилась маленькая конфорка, никак не могу ее вытащить.

Андр, сопя, протиснулся мимо, схватил кочергу, пошарил в золе и, сразу же нащупав, вытащил конфорку. Не сказав ни слова, посмотрел на мать сердито, как только мог, и пошел обратно.

Но было поздно, хозяйка с Лаурой, беседуя, ушли в кухню. Осиене с грустью посмотрела вслед сыну и, покачав головой, тяжело вздохнула.

После обеда солнце начало жечь сильнее, но дул довольно свежий ровный ветер.