Подумать только, нашли и улицу, и дом! Вика заметно оживился – рассказывает почти не умолкая, как будто всё помнит, но я-то понимаю, что старается он воссоздать картину детских лет и говорит вслух, чтобы запомнить.

Мы не скучаем, когда В.П. живописует свои прогулки с мамой по парку, своих приятелей – Тотошку Луначарского, некоего Бобоса и безымянную дочку консьержки.А в комнате вон с тем балконом старший брат Коля безжалостно пугал его фотографией угнётенного алкоголика из раздела «Запой» в медицинском словаре: мол, вот что тебя ждёт, маленький негодяй! А кудрявый крошка Вика плакал от жути, ни за что не хотелось ему походить на этого злого дяденьку, он мечтал быть пожарным и звонить в колокол…

«Радио Свобода»

В первые свои годы третья эмиграция чрезвычайно опасалась попасть в тенета американской разведки. Со временем эти пугливые надежды рассосались, но замаячило некое колеблющееся, как огонёк лучины, искушение – устроиться на «Радио Свобода»!

Люди опасливо переглядывались – негоже как-то за американские деньги разделывать под орех хотя и коммунистическую, но как-никак родину. Но ведь тебе предлагали говорить, что думаешь, в чём искренне убежден, а заодно и платили деньги за обличение пороков и преступлений коммунистического строя. То есть платили за правду!

Некрасов же утверждал, что раз всё в Союзе построено на лжи, то бороться с этим можно только правдой. Нельзя, говорил он, опускаться до вранья. Даже если речь идёт о таком вселенском зле, как коммунизм. Я поражался такой наивности. Многие из нас, и я в том числе, были настроены радикально. С советской властью церемониться не следует!

Некрасов не стремился и не призывал к свержению существующего строя. К этому, впрочем, призывали лишь абсолютные сорвиголовы, так это было смертельно опасно. Он не был подвержен мании реформаторства. Но просто не мог понять, почему нельзя иронизировать над глупыми порядками, почему запрещено читать книги или давать их знакомым, смотреть кино по своему выбору, почему не выпускают людей за границу. Чтобы всего лишь пройтись по музеям, повидать парочку знакомых, посмотреть мир, набраться впечатлений, пощёлкать фотоаппаратом и подкупить сувениров.

По своему характеру Некрасов не был махровым, как говорят, антисоветчиком. В жизни у него был один настоящий враг – Адольф Гитлер, да ещё любой фашист, засевший напротив в своём окопе. В Сталинграде, например. Этого врага надо было уничтожить, что и делал Некрасов, не щадя живота своего.

Вообще-то говоря, вначале наша эмигрантская интеллигенция о «Радио Свобода» рассуждала как-то застенчиво, как будто речь шла о ломбарде, куда от хорошей жизни не пойдёшь. Ведь деньги на радиостанцию выделялись конгрессом США! Считалось, – то есть это усиленно внушалось советской пропагандой, – что на радиостанции гнездились бывшие полицаи, психопаты-антикоммунисты, отбросы общества потребления, а также нищие духом, умом и талантом.

Наши просвещённые творческие инакомыслящие, в особенности почему-то москвичи, вроде бы понимали, что это враньё, но свои походы на станцию особо не афишировали, как визиты, скажем, к венерологу. Старались юркнуть понезаметнее в высокий подъезд дома на авеню Рапп.

Но через пару лет сотрудничать со «Свободой» стало делом престижным, хлебным, желанным и даже модным.

– Радио – вернейший способ донести до Союза новости, комментарии, наши мысли, – плавно говорил Галич за вечерним чаем у Некрасова.

И ему абсолютно безразличны стенания всех этих якобы высоких духом чистоплюев и дамочек высшего полёта, что не следовало, дескать, Галичу идти на службу к американским империалистам, продавать талант.

– Если талант не продавать, – смеялся Вика, – то что с ним делать? Раздавать бесплатно?

Тогда, за чаем на улице Лабрюйер, я запомнил этот слегка взволнованный разговор Некрасова и Галича.

Если ты честный человек, говорили они, ты просто обязан воспользоваться такой несказанной возможностью – нести правду людям, отрезанным от неё стеной и страхом. Просто обязан! В газетах, по радио, на конгрессах, в книгах надо говорить эту правду, кричать о ней, твердить и повторяться… И плевать с высокой колокольни, что советские газетчики назовут тебя лакеем, служкой или блюдолизом американского империализма!

– Кстати, совсем неплохо быть лакеем у правды, – согласился Галич и улыбнулся.

– Даже её прихлебателем! – поддержал Некрасов.

Поначалу, в первые парижские годы после приезда, он вёл жизнь беззаботную, безбедную и безалаберную.

За книги были получены весомые гонорары. Деньги, славящиеся, как известно, качествами жидкости, если и не текли рекой, то активно испарялись. Постепенно выяснилось, что необходим какой-то постоянный заработок, на статьях в эмигрантских газетах и на спорадических лекциях особо не разгонишься.

И когда он начал выступать с передачами по «Радио Свобода», то довольно скоро вырисовалась заманчивая ситуация – чем меньше ты увиливаешь от работы, тем больше зарабатываешь денег. Виктором Платоновичем этот постулат был принят за очень занятное откровение, и он начал постепенно наращивать живость пера.

И вошёл во вкус, и начал много работать, сам себе поражаясь. Особенно в последний год пахал на ниве журналистики не покладая рук. И был очень доволен, что на радио скрупулёзно практиковали незабвенный, осмеянный в русском народном эпосе принцип – от каждого по способностям, каждому по труду.