Сольник
вернуться

Шевчук Юрий Юлиа?нович
Шрифт:

тюрьма

Есть ли звёздное небо в тюрьме? Родина между замком из песка И пятизвёздочным номером отеля Воспоминания на парашах Макароны, картошка Хорошо хоть реснички сняли Хоть дышать стало немножко Хорошо, что не двадцать По телевизору — наркобароны Хозяин правильный Шесть по нарам И всего три шестёрки Жёлтые стены крашенные, в ожидании Годо Срок — восемь лет зимы Спящие медведи в берлогах ждут своего УДО Кухонные убийства, аварии Чужие мобильники Бесконечная камерная музыка счастья Это — мы.

террорист

Оглянулся, все тихо, хвоста вроде нет. Колодец двора, яма черного хода, Заколочена, черт бы побрал этот свет, Липнущий сверху чухонским уродом. Выход — гнилая пожарная лестница — Хрупкая, сволочь, и окна вокруг. Ползут этажи так убийственно медленно Мимо дрожащих, израненных рук. Что пялишься, дура, я ведь не голый! Я не к тебе, я не бабник, не вор! Я — террорист! Я — Иван Помидоров! Хватит трепаться, наш козырь — террор! Гремит под ногами дырявая крыша, Ныряю в чердачный удушливый мрак. Пока все нормально. Голуби, тише! Гадьте спокойно, я вам не враг. Вот он — тайник, из него дуло черное Вытащил, вытер, проверил затвор, Ткнул пулеметом в стекло закопченное, В морды кварталов, грызущих простор. Гул голосов снизу нервною лапою Сгреб суету в роковые тиски. Скучно вам, серые? Щ-щас я накапаю Правду на смирные ваши мозги. Замер народ, перерезанный болями, Дернулся, охнул, распался на визг. Моя психоделическая какофония Взорвала середину, право, лево, верх, низ. Жрите бесплатно, царечки природы, Мысли, идеи, все то, чем я жил. Рвите беззубыми ртами свободу, Вонзившуюся вам между жил. Люди опомнились, опрокурорились, Влезли на крышу. — Вяжи подлеца! — Я ж холостыми, — харкая кровью, Он выл на допросах, из-под венца. — Ради любви к вам пошел я на муки, Вы же святыни свои растеряли! — Нечего, падла, народ баламутить! Взяли и вправду его… Тра-та-та-та!

больница белая забылась в бледных снах…

Больница белая Забылась в бледных снах. Храп, Стянутый бинтами, Койки, Конечности в застиранных пижамах, Шорох… Прах… Лишь взрывы бреда одинокого Пугают привидения-болезни, Слоняющиеся в стеклянных коридорах. Усталые медсестры, Раскинув крылья рук, Застыли на плечах Стреноженных столов, Пасущихся среди Амбулаторных карт и средств леченья… Мученья позади, все внове. Я в белой упаковке туалета Курю И наблюдаю, Как пожирают первый снег Делящиеся клетки крови.

рождество 2001 «вертеп»

Рождество, ночная пьеса, декорации из леса, Клюквенный сироп из крови да приклеенные брови. Одиночество из глины, бутафория из тела, Души пенятся от мыла, на щеках прыщи от мела. Из папье-маше — клише. Ватой — облака неволи, вот семья, а вот пещера, Недоученные роли, на пупах свернулась Вера. Марля снега, звезд софиты, разбежались неофиты, Режиссер кричит и злится (тоже хочется напиться). Посмотри на эти рожи — в чем-то все творцы похожи. Спонсор рядом с Барби мертвой, целлофан, тузы, шестерки, Крики, пыль, суфлер, фольга — ее куриная нога. За кулисой ждут войска с деревянными мечами, Вождь с прибитыми лучами чешет дулом у виска. Не держава, а доска, не победа, а тоска. Дан звонок, поплыли сцены, в зале грустная страна, Мрачно смотрит на Надежду, Веру и Любовь она. Мат стоит над Палестиной, рев зверей, гора картона, Роды, тайные причины, реют флаги из бетона. Все дары волхвов украли, ясли оружейной стали Утащил голодный сторож, как сыграть нам пьесу, Боже? Ослепительных приборов нужно больше, господа, Чтобы толще засияла Вифлеемская звезда! Электричество поели да пожрали провода. Я грущу, смотрю спектакль, третьим планом В глубине — Заспиртованный младенец спит в петровской Колыбели, Улыбается метели и подмигивает мне…

миллениум

Сегодня все мы символисты, Футуристы, имажинисты. Вакханалия эзотерии. Картонные самоцветы, фонарики эпох, Пьеро — домино, На коленях Светы и Марии. Крашеные постмодернисты Откупоривают вино. Даже в попсе сегодня есть что-то от декадентов, Всеобщее самоубийство, Коллективный теракт петард, И усиливая тайну момента, В каждом рту надрывается бард. Маскарад, фантики, мишура, Детство человечества, даже душа вора Сегодня жаждет идеализма. Даже руке убийцы противен вид топора. Даже лицо президента (Странная метаморфоза) Срывает аплодисменты, Декламируя про шипы и розы. Про небеса туманные, бесснежные, Про поцелуи и объятия нежные… С чем поздравляем мы, старик, друг друга, Рот вяжет кислым петербуржская метель, Как дорожим мы ограниченностью круга, Но где она, рождественская ель? Я наблюдаю, как штурмует праздник город, Шутихами до слез ослеплена, Иллюзия приподнимает ворот — Забытая старуха у окна. Чей дом напротив. И от мысли ёжась, Что в чем-то праздник и война похожи, Я виски пью, массируя виски. Изнанка праздника — убийство одиноких. Здесь пустота нас режет на куски.

трек 4

капитан марковец(1995)

Я не знал живого Марковца, Я его увидел только мертвым. Возле президентского дворца, Перед грозным небом — пулей стертым. Я снимал на видео фасады Обожженных лиц и душ бойцов. Где, какие отольют награды Для уже ненужных храбрецов? И с погон погибшего срывая Звезды, будто злое небо с глаз, Мне солдат их протянул, кивая: «Вот, возьмите — память вам от нас. Не забудьте эту грязь — дорогу К смерти в унавоженной глуши, У него две дочки, все же к Богу, Видно, он отчаянно спешил». У Минутки, возле медсанбата, Где по пояс рваные дома, Видел я сгоревшего комбата И державу, полную дерьма. Дома у меня на книжной полке Эти звезды до сих пор болят. Капитана Марковца — осколки, Всех доставшихся сырой зиме ребят. Ту войну нам этой не исправить, Пусть всё перебили, что потом? На госдаче мемуары править… Или же остаться с Марковцом.

чечня

Безразлично и малопонятно На просевшем от солнца снегу Мертвецы, как родимые пятна, Улыбались, застыв на бегу. Необычные рифмы и позы Отражались в зрачках странных глаз, Как игра, как бумажные розы, Как интимное напоказ. Как разбросанные парашюты — Оболочки, шелк, стропы тел, Где сухую солому — минуты Гонит ветер в слепой предел. Души в небе, играя, быть может, Наблюдают судьбу за мной, Как дрожу я от мысли — тоже И готовлюсь к войне иной.

ангел

Я держал его руку, я был рядом с ним, Когда во дворе умирал первый снег, Когда выполз на крыши слепой черный дым, Когда темной материей стыл человек. — Я умру без любви, не молчи — говори. Еле дышит печальное пламя свечи, Топот клеток и шепот шагов у двери, Расскажи мне, в чем смысл войны — не молчи Чуть колышется пламенный огненный лик. Плоть его — звуки, запахи, ветер и свет. Божий звездный посланец, младенец-старик: — Я устал, отвечает, жаль времени нет. Жаль, что тело моё не склюет вороньё, Не воскреснет потом под ольхой во дворе, Жаль, свобода любить, умирать — не моё, Смысл каждой войны спрятан в каждой игре. Ангел обнял меня светлым алым крылом, На мгновение вспыхнуло небо небес, Выбирай, — улыбнулся, вздохнул и исчез… А потом потемнело, потом рассвело.