Мы высадились в Барселоне, где я сказал другу моему, капитану Фавелло, что во время бури дал обет: если останусь жив и увижу испанскую землю, то не позже как через трое суток буду в Севилье, чтобы поклониться пресвятой деве дель Валье [118] , чьему покровительству поручил себя в минуту смертельной опасности. Он был до глубины души огорчен предстоящей разлукой. Но я не мог поступить иначе, опасаясь, как бы вдогонку за мной не послали легкую шхуну или другой корабль.

Я купил трех лошадей — для себя и своей клади, нанял нового слугу, сказал, что еду исполнять обет, и, никому не открывая истинных своих намерений, распрощался с капитаном — по-видимому, навсегда.

Иной человек, солгав и желая чем-нибудь подкрепить свою ложь, ссылается на разные неодушевленные предметы (как-то: ручей, озеро, утес, дерево, былинку или даже металл), призывая их в свидетели своей правдивости. Такого рода клятв дано немало; люди лгут, а кивают на природу.

Я же, напротив, сам ничего выдумывать не намерен, а только повторю здесь чужие выдумки; не берусь утверждать, что все это пустые бредни: на вид-то оно так, а на деле может оказаться правдой; пусть же отвечает за свои слова Аполлоний Тианский: [119] ведь это он рассказывает, будто видел своими глазами чудесный камень по названию пантаура, что значит «царь камней»; под действием солнечных лучей камень этот якобы перенимает свойства всех существующих в природе минералов и может употребляться вместо них. Мало того: пантаура притягивает к себе другие камни, как магнит железо, и предохраняет завладевшего ею человека от отравления ядом.

Как не сравнить богатство с волшебной пантаурой? Оно способно заменить все, что дает смертным природа; оно притягивает к себе все сущее, оберегает владеющего им человека от любой отравы; оно все может, все умеет; это грозное чудовище, которое побеждает любого врага, сокрушает любую преграду, правит землей и владычествует над ее недрами. Нет в лесу свирепого зверя, который не смирился бы перед мощью богатства; нет в подводных пещерах ни единой живой твари — от малой до великой, — которая не покорялась бы его власти; нет в поднебесье быстрокрылой птицы, которая сумела бы от него улететь. Оно может взорвать недосягаемые глубины, над которыми громоздятся высочайшие горы; оно достанет со дна морского ничтожную песчинку и вынет ее сухой из-под толщи океанских вод.

Какие вершины не сравняло оно с землей? Какие препятствия не одолело? Есть ли невозможное, которое бы не стало по его манию возможным? Какие опасности ему страшны, какие беды неотвратимы? Существует ли для него несбыточное? Кто ослушается его закона? Богатство — ядовитейшая отрава; оно опасней василиска, ибо умерщвляет не только тело, но и душу того, кто дерзнул устремить на него взор. И в то же время сей смертельный яд несет в себе и противоядие: кто захочет, может сделать из него целительный бальзам.

Богатство само по себе не обладает ни честью, ни мудростью, ни властью, ни могуществом, не ведает ни добра, ни зла, не знает ни горя, ни радости и дает нам лишь то, чего мы сами у него просим. Словно хамелеон, принимает оно цвет того предмета, подле которого приютилось. Оно подобно воде Фенейского озера [120] , о которой жители Аркадии рассказывали, что кто ночью ее напьется — занеможет, а утром глотнет — исцелится. Так и с богатством: кто, захворав алчностью, заглушит голос совести и под покровом ночи примется стаскивать в тайники накопленное добро, тот при свете разума признает свой грех и вернет душе утраченное здоровье.

Богач не проклят, а бедняк не спасен оттого лишь, что тот богат, а этот беден. Их спасение и гибель в том, как переносят они свое богатство или бедность. Если богач скопидомствует, а бедняк завидует, то богатый уж не богат, а бедный не беден, — и оба погубили свою душу. Истинно богат лишь тот, кто, много имея, не дорожит своими богатствами и тратит на себя ровно столько, сколько необходимо для поддержания жизни, а остальное отдает друзьям, одаривая достойных. Лучшая и полезнейшая для души часть богатства — та, которую они отрывают от себя и отдают другим, ибо лишние деньги — источник искушения и соблазна. Богатство сладко, а люди лакомки: уцелеет ли яблоко на иглах у ежа?

Божественное провидение пеклось о нашем благе и потому, распределяя свои дары, не погрузило их на один борт, а оделило ими всех равномерно, дав каждому средство спасения. Оно создало могучих сеньоров и смиренных бедняков, даровав первым богатства мирские, а вторым — богатства духовные, чтобы богатые поделились с бедными и тем купили себе спасение: и те и другие стали бы равны, и все вместе обрели бы вечное блаженство.

Ведь золотым ключом можно отпереть врата рая; есть отмычки и для небесных замков. Это не значит, разумеется, что богатство угодно богу; но ему угодно пренебрежение богатством. Нищ не тот, кто беден да смешлив, а тот, кто богат да брюзглив. Только тот имеет всего вдосталь, кто довольствуется малым; лишь он может почитаться и богатым, и мудрым, и достойным.