Она натягивала на нос шарф, старалась не сделать лишнего вдоха. Гавру же запах болота явно нравился. Он вел себя так, словно учуял целую тележку с протухшей рыбой и мчался, чтобы в ней вываляться. Нетерпеливо работал крыльями, все время ускорялся, похрюкивал от нетерпения, как полный свин.

Рина не верила, что это тот самый Гавр, который только что подыхал от усталости. Да еще и с надорванным крылом, оно здесь, кстати, быстро затягивалось. Казалось, гиела целый день отдыхала в сарае. Для Рины было необъяснимо, как можно дышать такой дрянью, однако Гавр не искал объяснений. Просто летел, становясь все свежее. В болоте, где пегас терял силы, гиела их восстанавливала.

Больше всего Рину тревожило, что Гавр несется не к центру болота, где клубилась воронка, а к его окраинам. Понимая, что в этих затончиках, похожих на использованные ватки, они залипнут точно мухи в капле клея, Рина дергала Гавра за уши, закрывала ему глаза руками, даже пыталась укусить, но ей мешал шарф, который нечем было стащить.

Гавр сердито мотал головой, угрожающе щелкал зубами, но к воронке упорно не летел. А потом стало слишком поздно. Воронка вообще перестала быть видна. Повсюду вокруг плавали хлопья серой, пористой, разваливающейся пены. Некоторые были небольшие, другие, напротив, огромные, как дома. Гавр петлял между ними, получая явное удовольствие от этой игры.

Добравшись до места, где серые ватки окончательно слиплись в единую заплеванную массу, Гавр в последний момент резко отвернул и несся теперь над самым болотом. К удивлению Рины, коротких прощупывающих покалываний она почти не чувствовала. Медлительных серых карликов, прижавшихся к стенкам, попадалось немного. Да и те оказались не готовы к появлению Рины. Желания, которые они посылали, отстреливались явно наобум. Вначале ей настойчиво предлагали канарейку редкой расцветки, затем дали понять, что она должна лизнуть какую-то марку, которую ей дадут, если она прыгнет в болото.

«Ага! Уже спешу! А две марки можно?» – с задором подумала Рина.

Это было ошибкой. Посылать серому карлику ответный мячик мысли не стоило. Эльб – пусть и не самый опытный – мгновенно просчитал ее, скорректировал желание, и Рина внезапно поняла, что может получить отличный планшет, который потерял здесь кто-то из шныров. Причем без малейшего риска для себя – надо просто протянуть руку, потому что планшет медленно летит ей навстречу. Правда, это почему-то оказалась именно та рука, которой Рина держалась за седло. В последний миг она все же раздумала и – вовремя. То, что было планшетом, повисло у нее на куртке белой кляксой слизи. Секунду спустя Гавр заложил крутейший вираж, огибая вздутие пены, и Рина, чудом удержавшаяся в седле, поняла, что польстись она на планшет, торчала бы уже головой в заплеванных ватках.

Гавр летел так низко, что, казалось, вот-вот заденет брюхом болото. Рина трусливо поджимала ноги, всматриваясь в серые плавающие тени.

Все же эльбов, как уже говорилось, было здесь гораздо меньше, чем в «стоке». Рина долго не находила этому объяснения, пока не поняла, что ни один мир не заселен равномерно. В московском метро людей будет явно больше, чем в тихом пригородном лесу. Вот и все серые карлики сползлись к стоку, где больше шансов встретить добычу.

Здесь же на окраинах водились эльбы, избравшие объектом охоты нечто совсем иное. Паутина желаний, которую они отстреливали, была тонкой и легко обрывалась, однако ухитрялась просачиваться и в человеческий мир. Человека можно один раз связать толстой веревкой – и он не вырвется. Можно много раз обкрутить ниткой. И он опять же не вырвется, особенно если долго будет стоять сусликом, позволяя себя обматывать и глупо хихикая в уверенности, что нитка – это ерунда. Паутинка и подавно. А потом по паутинкам к охотящемуся эльбу побежит жизненная энергия. Пусть по каплям, но побежит, иначе терпеливая охота была бы лишена смысла.

Гавр летел долго, причем в сторону, явно противоположную «стоку». Перед Риной раскинулась бескрайняя болотистая равнина, пузырящаяся серой клейкой массой. Исходящее от нее зловоние одуряло. Она теряла ощущение реальности, наполнялась безразличием, которое бывает ночью, когда, встав, тащишься ответить на чей-то безумный телефонный звонок, имея в душе одну мысль: поскорее рухнуть и снова выключиться. Эльбы чувствовали это и все чаще посылали Рине кровать как образ-приманку. Их было множество – от узеньких раскладушек до каких-то немыслимых лежбищ, увенчанных метровой купеческой периной.

В какой-то момент, надышавшись испарениями, Рина решилась скромненько забраться в полинявший от стирок спальник с железной молнией. Заторможенное сознание пришло к выводу, что такая скромная вещь, конечно, валяется здесь сама по себе, потому что какая же это приманка? Рядом с дорогущими-то кроватями!

В предвкушении улыбаясь, она начала аккуратненько сползать с седла, как вдруг Гавр резко изменил направление полета и дернулся вниз. Рина ударилась носом о его голову и от боли пришла в себя. Гавр юркнул в темный провал в болоте, резко уходящий вниз.

Рина закричала. Решив, что они уже залипли, а разогнавшийся Гавр только затягивает ее глубже в трясину, она едва не спрыгнула с седла, но мысль, что никогда больше не увидит Гавра, ее остановила. Прошло несколько томительных секунд, а Рина все еще не ощущала болота. Наконец она убедилась, что они не падают, не залипли, а летят!

Гавр продолжал работать крыльями. Узкая черная щель расширилась до размеров тоннеля. Рина ощутила нечто вроде встречного ветра. Воздух оставался по-прежнему вонючим, даже более, чем прежде, однако не был уже таким дряблым. Самым большим неудобством стала темнота. Теперь голубовато светилось лишь само болото.