Киле Пётр
Шрифт:
Эрот со звдохом радости:
– Шекспир!
Беспокойство публики нарастает, и часть ее выбегает на сцену.
Александр Македонский:
– Хотел бы знать, что означает сей корабль, весь золотой и весь летящий, во вспышках гроз на небе к нам приплывший?
Платон:
– В опасности, я вижу, острова блаженных. На Земле уж не сыскать укромных, тихих, лучезарных мест, захваченных элитами для рая, где ей доступна роскошь властелинов на краткий миг земного бытия. Судьба ж одна, ей имя Атлантида!
Бруно:
– Ковчег для плавания в океане Вселенной? Мысль меня туда уносит!
Рафаэль:
– Земля – Эдем, какого, может статься, во всей Вселенной не было и нет!
Кампанелла:
– Ковчег сей не для нас, давно умерших, а для живых в виду потопа, мы же утратим муки и утехи Рая, беспамятство нирваны, - все исчезнет, как не было нас в мире никогда!
Ломоносов:
– Мы у порога вечности, а значит, нам остается перейти в нее, поднявшись из могил и мавзолеев, как свет, за мыслью устремиться к звездам!
Гете:
– Исчезнуть ли звездой падучей в бездне или сиять предвечно во Вселенной – одна лишь мысль о том вся жизнь и счастье!
Поэт:
– Здесь, у порога вечности, друзья, увидим мы конец земного бытия? Или венец космических свершений, высоких, чистых постижений всех таинств Неба и Земли, с тем в поднебесье мы взошли?
Высоко в небе является царица фей на колеснице, запряженной тремя ласточками, и к ней устремляется Аристей.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Стройный бело-желтого цвета павильон со свободным пространством посередине - насквозь и вверх, с фоном из леса по горному склону, с долиной в ущелье, где явно идет жизнь, правда, неприметная, далекая, словно это всего лишь чудное изображение.
Отдельной стайкой среди гуляющих Леонард, Эста, Диана, графиня.
– Послушайте! Мы спим и видим сны, - произнесла Эста, грациозно подтягиваясь, будто просыпается.
– Мне тоже не один раз приходило в голову, что все это сон, - сказала Диана с грустью.
– Жизнь есть сон.
– Нет, если мы спим и видим сны, - возразила Анастасия Михайловна, желая быть рассудительной, - наши сны не могут совпадать, во всяком случае, настолько, чтобы возникла цельная картина жизни, в которую мы все втянуты.
– Графиня, очевидно, мы видим творческие сны, - предположил Леонард, - и они не совпадают, а дополняют друг друга, как в творчестве драматурга, актеров, художника и музыканта рождается волшебная жизнь на сцене.
– Да, все время почти не слышно, но призывно звучат аккорды то в мажоре, то в миноре... И что же мы играем?
– сказала Диана.
– Склонны играть, надо бы с этим разобраться.
Проносятся звуки фортепиано, беглые и вместе с тем пронзительные, и тут же все обрывается, пианист сбегает вниз.
Леонард, рассмеявшись:
– Какой-то вундеркинд?
Диана узнает:
– Да это Скрябин. По звукам, по игре я узнаю, хотя столь юным я его не знала.
Эста весело:
– А я как будто помню, в этой шляпе ходил, веселым фатом представляясь…. Взволнован он и словно не в себе. Мы можем с ним заговорить?
Диана в раздумье:
– Я с ним была знакома... Подойду к нему.
– Идет в сторону наискосок.
Скрябин, снимая шляпу:
– Лицо мне ваше издавна знакомо, хотя мы молоды и даже юны. Но это же вне жизни? Знаю я, со мною сотряслось ужасное. Одно лишь утешение: не я сам учинил, а всеблагой Отец. А, впрочем, с ним расчелся я давно, я победил, вот только все рука болит, но дух возносится все выше.
Диана с нежным сочувствием:
– Сказать ли Аристею?
– Он же в курсе. Оркестр вундеркиндов он собрал… Здесь Моцарт… Сон! Мечты, обретшие реальность в жизни звуков, как на сцене, но здесь на сцене перед всей Вселенной.
– На сцене? Разыграем вместе с вами…
– Диана Мурина! Так это вы! К «Божественной поэме» есть программа, что можно разыграть на сцене здесь!
– Программы мало, пьеса нам нужна. Ах, знаю я, кто может набросать и пьесу, и спектакль шутя поставить..
На лужайке, где все сидели или лежали, а Эста рассказывала о посещении Психеи Аида, о том, что представляет Элизиум, показался Аристей в сопровождении графа Фредерика, Сурина и Легасова. Диана подошла к ним, а Скрябин, словно успокоившись, вернулся к оркестру, и вскоре удивительные звуки заполнили словно все поднебесье.