Когда я говорю о завистниках отца Александра, я знаю о чем говорю. Я хорошо знаю этот тип людей. Обычно это люди не без способностей, но снедаемые честолюбием, закомплексованные, считающие, что им сильно недодали, и самоутверждающиеся за чужой счет. А когда имеешь дело со святым — с подлинным святым, а не с подменным, — всегда имеешь дело с действием Святого Духа, и тут необходимо благоговейное отношение и к самому святому и к Тому, тем более, Кто за ним стоит. Но вот как раз этого чувства — благоговения, благодарности святому, а через него Господу, бескорыстного признания чужих заслуг — как раз и не хватает некоторым людям.

Недавно, в связи с выходом моей книги об отце Александре, я получил показательную взбучку от одного молодого ревнителя благочестия, и опять из-за того, что я даю будто бы завышенную оценку своему духовному отцу. Этот человек опубликовал специальную статью, обличающую мое неправославие. Его возмутило уже начало авторского предисловия, например, такая фраза, — как мне кажется, совершенно невинная: «Отец Александр Мень — одна из самых ярких фигур XX века». Как можно такое писать, если священноначалие этого не говорило? А я еще посмел сказать, что отец Александр «был духовным лидером России», а это, по мнению ревнителя, еще хуже. Но ведь самые достойные православные священнослужители говорили об Александре Мене и в более превосходной степени. Так, архиепископ Иоанн Шаховской назвал его «добрым пастырем», который «дает душам не только общие учительные истины, но и вводит в реальность самого Божьего дела в мире и нашего дела — быть открытыми благодати». А митрополит Сурожский Антоний писал о нем как о «свидетеле Веры, Жизни и Правды — и Божией, и человеческой».

Ревнители благочестия — это такой отряд духовных пограничников, которые непрерывно бдят. Потому что кругом враги православия. Враг везде — вовне, внутри, вверху, внизу и сбоку. И он не дремлет. Шаг вправо, шаг влево — и ты можешь сверзиться с высоты православия в христианство. Христианство-то — Бог с ним, а вот православие — это совсем другое дело, это очень серьезно. Поэтому всё–всё–всё надо сверять с «Четьи–Минеями» — ежеминутно. А еще лучше — с новейшими ветрами из Патриархии.

Эти ревнители благочестия наделены сверхчеловеческой проницательностью, и неудивительно, что этот младостарец моментально углядел, что в книге об отце Александре я как раз и сверзился в это самое, — мягко говоря, в неправославие.

Почему? Мне объяснили в глубоконазидательной форме (а слова ревнителей — это всегда назидание). Во–первых, я даю ответы, а надо ставить вопросы. Отец Александр — фигура сложная, с ним одни проблемы, и посему давать тут ответы — плохо. Пройдет лет сто–двести, тогда и увидим, кто он такой. Начальство нас просветит на этот счет.

А во–вторых, я дописался до того, что отец Александр абсолютно уникален. Этот благочестивый молодой человек объяснил в своей статье, что ничего хуже уникальности православного быть не может. Хуже только представление об уникальности православного священника. Это вообще жуть какая-то. Почему? Потому, заявил этот замечательный молодой человек, что христианство (цитирую) — «это командная игра», и в ней все игроки взаимозаменяемы: выбывает один, на его место становится другой. Какая тут может быть уникальность?

Я-то, по наивности, думал, что командные игры — это футбол, хоккей или игры команды президента, христианство же вовсе не игра, а жизнь, новая жизнь, потому что жизнь во Христе и со Христом — это всегда новизна. Как видно, я чего-то не понимал. Для некоторых православных христианство — это действительно игра.

Обидно, что молодой человек по сути повторил формулу Сталина: «Незаменимых у нас нет». А у Христа все незаменимы, каждый незаменим, заменимых просто нет. Христианство персоналистично, оно настаивает на уникальности каждого человека, и не зря. В Откровении Иоанна говорится, что в Царстве Божием каждый человек получит новое имя, которое будет знать только он и Господь Бог, а это как раз и говорит об уникальности человека.

У отца Александра были абсолютно уникальные отношения с каждым из нас, потому что он знал, что мы не взаимозаменяемы, мы разные.

В личной беседе я сказал моему молодому оппоненту, что фактически он спорит в своей статье не со мной, а с отцом Александром, и я полагаю, что именно в отце его многое не устраивает. Он согласился. В то же время в этой статье он называет себя «духовным чадом отца Александра» (очевидно, на том основании, что мальчиком ездил в Новую Деревню — я его там видел). Однако духовное чадо, предающее своего духовного отца, не имеет больше права на такую самохарактеристику.

Я посоветовал юноше задуматься над тем, что он делает, и не повторять своих ошибок, дабы не усугублять свой позор, но он не внял моим предостережениям и разместил свою статью в Интернете. Он намерен стать православным богословом и уже ощущает себя таковым, но, к сожалению, забыл, что «православный» — прилагательное к слову «христианин». Очевидно, и далее это «чадо» будет совершенствовать свое «православие», идя по пути еще одного «чада» — Сергея Лёзова.

Надо закрыть глаза и уши, а точнее, закрыть свое сердце, чтобы не видеть, не знать, не чувствовать святости отца Александра. Сегодня это уже ясно многим. Когда в прошлом году 9 сентября благочинный Пушкинского района отец Иоанн говорил в Новой Деревне и в Семхозе, что отец Александр Мень находится у престола Господня и теперь надо молиться не за него, а ему, — это означало одно: Отец Александр — святой, потому что ушедшему от нас человеку христиане молятся, только если это святой.

Святый отче Александре, моли Бога о нас!

Слава Богу, что сегодня мысль о святости отца Александра проникла даже в достаточно консервативную среду православного духовенства. Тем более она жива среди простых верующих и даже среди неверующих.

Недавно, неожиданно для себя, я получил два свидетельства об отце Александре, и оба очень важные. Первое я получил месяц назад, и оно исходит от моего старого приятеля. Он был известным диссидентом, сидел дважды за свои убеждения, а потом, уже при Горбачеве, его вынудили эмигрировать. Сейчас он живет в Штатах и недавно приезжал в Россию. Он католик, но пассивный, не очень-то воцерковленный. Когда мы встретились, он рассказал мне, что однажды услышал духовный призыв, но заботы мира сего оказались сильнее. Слова Христа: «Следуй за мной», хоть они и не были произнесены вслух, но прозвучали в его душе, — они его испугали, в чем он честно признался.