Ведь именно эти остатки невинности заставляли ее объяснять свои устремления, защищать их. Это было нелегко, она то и дело запиналась. Подобные затруднения в разговоре, видимо, впервые вызвали в ней чувство ущербности; озлясь, она резко повысила тон:

— Ради того, чтобы мой брат стал уважаемым человеком, я сделаю все. У меня есть кое-какие сбережения; через год я их удвою. Можешь не сомневаться: даже сейчас я сумею заполучить в жены Слиману любую девушку. Любую, говорю тебе.

— Ну и что? — спросила я, улыбаясь.

— А вот что! Для этой цели я уже давно приглядела тебя. Ты мне нравишься, ты всегда мне нравилась. Когда я вижу, как сверкают твои глаза, я знаю, с кем имею дело… И потом, ты красива; правда, Слиман не интересуется женщинами, он вечно корпит над своими книгами… Но ведь так даже лучше, разве нет?.. К тому же в свое время род Абделазизов гремел… Земли до самых пустынь, бесчисленные овечьи стада. Правда, твой отец все промотал. Но как бы о нем ни злословили, я им восхищаюсь. Вот это был мужчина, хозяин. Не то что нынешние мелкие буржуа, мелочные и злобные, вроде твоего братца. На людях для виду унижают своих жен, тогда как на самом деле повинуются им и слушают все их сплетни. Если хочешь знать, то как раз из-за того, что женщинам дали слово, все теперь идет наперекосяк, в том числе и в вашем доме…

Она продолжала. Я слушала, как она защищает «род Абделазизов», словно свой собственный. Она одна с какой — то ребяческой наивностью сохранила память о прошлом, которое с приходом Леллы все остальные стремились отвергнуть. Еще я понимала, что такое поведение Тамани — не что иное, как попытка взять реванш над тем, кто был «хозяином», над родом, которому служила ее семья и она сама… На моих глазах жизнь колдуньи наполнялась волнующим меня смыслом.

Но я вернула беседу в нужное русло.

— Я одного не понимаю: утром ты приходишь и говоришь, что если я, дескать, хочу увидеться с Салимом, ты поможешь мне выбраться из дому… а когда я спрашиваю, в чем твой интерес, ты отвечаешь, что хочешь выдать меня замуж за своего брата…

— О, у меня есть оружие! — воскликнула она с хитрым блеском в глазах. — Во-первых, для того, чтобы ты могла выйти, мне достаточно сказать об этом Лелле. Это перед другими она меня высокомерно презирает, обращается со мной, как со старой шелудивой дрянью, с которой честной женщине и говорить-то не пристало… но на самом деле она боится меня. Мне достаточно захотеть, чтобы она кинулась делать то, что я скажу, даже если ей это совсем не по душе…

— Допустим, она согласится. Но какой тебе интерес толкать меня в объятия другого мужчины, не твоего брата?

— Главное — это чтобы ты не вышла замуж за Салима аль-Хаджа. Большего я не прошу. Ты же знаешь, я нетребовательна. Я хочу для своего брата девушку из хорошей семьи, которая позволит ему иметь приличные связи… Вот и все. К тому же кому, кроме меня, будет интересно копаться в том, чем ты занималась до замужества?..

— А кто тебе сказал, что я не выйду за Салима? Мне достаточно немного терпения: подождать год…

— За год он может передумать, — мечтательно произнесла Тамани. — А если не передумает, то в дело вмешаюсь я. Раз я могу заставить Леллу выпустить тебя сегодня, то почему не смогу заставить ее отказать всем, кто будет за тебя свататься?

— Ты не учитываешь моей воли…

— Да нет, учитываю. И как раз поэтому хочу помочь тебе сегодня. Ты слишком умна, чтобы, когда придет время, не понять, в чем твоя выгода… Ну а в качестве последнего средства, — продолжала она, понизив голос, — того, что я знаю о твоей мачехе, достаточно, чтобы отбить у мужчины всякую охоту породниться с этой семьей. Тем более что ты совершила неосторожность познакомиться с ним на улице… Об этом последнем средстве я рассказала тебе, чтобы показать свою силу. Но я бы предпочла, чтобы ты сама сделала выбор. Открывать правду всегда опасно.

Я посмотрела на нее пристально, но без ненависти.

— Я выйду и без твоей помощи.

— Как же это?

Она повысила тон; она понимала, что слишком легко уверовала в свою победу.

— Я просто-напросто спрошу разрешения у Леллы. Я скажу ей, зачем мне надо выйти. Лично я не боюсь говорить правду.

— Зато другие боятся. Они заткнут тебе рот, можешь не сомневаться…

Лицо ее исказилось. Склонившись ко мне, она пыталась меня переубедить, она почти умоляла меня. Я чувствовала себя спокойной.

— Нет, Тамани. Все, что хотела, я делала, не обращая внимания на других. Так и сейчас: я сделаю это, выкрикнув им в лицо то, чего они боятся… Гебе не дано этого понять — ты из другого мира.

— Из мира, в котором правда доверена мне. Вот только я цежу ее по капле, и этого-то они и боятся, — закончила она с торжествующим смехом.

— Да, из мира, от которого женщин в конечном счете оберегали. От них требовалось так мало; они не должны были быть ни добродетельными, ни целомудренными — только честными. Но настанет день, когда надобность в тебе отпадет. Ты из мира, где, боясь малейшего риска, на все требовали доверенность. Твоя роль никому не нужна. Ты бессильна против меня, а вскоре будешь бессильна и против всех… Тебе конец.