Леру замкнуло. Она до такой степени вошла в зону отчуждения, что даже не поздравила Федора с защитой диплома. Сразу после сессии она уехала к родителям. А вернувшись в Питер, принялась активно общаться с однокурсниками. Она редко бывала дома, чтобы не встречаться с Федором. Он, к ее удивлению, продолжал приходить в гости как ни в чем не бывало.

Недели через две после начала семестра, поднимаясь в аудиторию, Лера обратила внимание на девушку, одиноко стоявшую возле деканата. Подойдя к двери, она увидела оживленно беседующих однокурсников. Предметом обсуждения была та самая «деканатная незнакомка», которую заметили все. Мнения разделялись строго по половому признаку. Мужская часть выражала нескрываемый интерес, а женская – плохо замаскированную зависть.

– Если тебе нравятся такие девушки, у тебя плохой вкус! – услышала Лера и обернулась. Говорила, слегка прищурив глаза, Соколовская. Первая красавица курса.

В университете, конечно, не принято было устраивать конкурсы красоты, но на каждом курсе всегда была своя «звезда». На их потоке эта должность досталась Соколовской. Она была хороша собой, к тому же у нее был папа – работник администрации. Все знали, что после университета ей не придется бегать в поисках работы – ее обязательно пристроят на какой-нибудь телеканал, в худшем случае – читать погоду. Поэтому она вела себя, как и положено звезде.

Сейчас Соколовская явно была не в духе.

Она обращалась к одному из поклонников, которых изводила в немереных количествах. Весь вид ее говорил побледневшему непонятно с чего собеседнику, что, если он еще раз посмеет в ее присутствии хвалить кого-то другого, пусть пеняет потом на себя. Парень растерянно молчал, не зная, как вести себя в сложившейся ситуации. Он был настолько смущен, что Лере стало его жаль.

– Соколовская, – сказала она, – ты необъективна. Может быть, в тебе говорит ревность?

– Ужасная корова! – возмутилась Соколовская, меча искры теперь уже в сторону Леры. Такой подлости со стороны женской половины она не ожидала. В ее окружении девчонки всегда стояли заодно против мужчин, и открытый бунт выбил ее из колеи.

Лере того только и нужно было: Соколовская оставила парня в покое.

– На корову она не похожа, – заметила Лера, – а внешность запоминающаяся. Мимо не пройдешь. Ты ведь заметила?

– Точно, – язвительно сказала красавица, – слишком много места занимает. Приходится обходить.

Все с интересом наблюдали за развитием поединка, перемещаясь в аудиторию, где должна была состояться лекция. Вскоре появилась и сама «корова». Все косились в сторону новенькой, пытаясь рассмотреть ее. Девушка нисколько не смущалась фактом пристального внимания, а ехидно улыбалась чему-то. Новенькая, казалось, пришла в аудиторию прямиком из фильмов о Второй мировой. Довольно крупная, светловолосая и затянутая в черную кожу. Глядя в ее сторону, Лера сразу же вспомнила «Семнадцать мгновений весны». Закадровый текст, характеризующий персонажей. «Характер спокойный, нордический. Выдержанна и хладнокровна» – все это было очень под стать незнакомке. Когда же та оглянулась и подмигнула, словно почувствовав союзницу, Лера подивилась необыкновенной синеве ее глаз. Но даже при подмигивании глаза оставались холодными и безучастными, словно замороженные Снежной королевой глаза Кая. Во время перерыва новенькая удалилась, и все с удвоенной энергией кинулись ее обсуждать.

Все гадали, кто такая эта Лорелея. Марина, всегда бывшая в курсе того, что происходит, побежала в деканат поболтать с секретаршей. Вернулась она слишком поздно, чтобы успеть рассказать что-либо. Как только закончилась лекция, любопытствующие окружили Марину. Но та начала рассказывать, лишь дождавшись большого сбора и выдержав настоящую актерскую паузу.

– Зовут ее Виктория Герман. Перевелась из Москвы. Дочка какого-то начальника, – неторопливо излагала Марина, – не знаю точно, но вроде бы даже из министерства. У нее произошла какая-то история не то с наркотиками, не то еще с чем-то. Вроде бы хотели вытурить из тамошнего универа, но папаша похлопотал и дочку перевели в Питер.

Новенькая не торопилась обзаводиться подругами и вела себя отчужденно, отбояривая пытавшихся сблизиться. Если спрашивали, отвечала, но сама никаких разговоров не заводила. По сравнению с Москвой все казалось ей убогим и мелким, о чем она не преминула сообщить. Через пару месяцев она по-прежнему оставалась такой же неизвестной, как и вначале. Никто не смог узнать ни точных причин перевода, ни характера самой Вики, ни ее намерений. Никаких откровений о своей жизни она не допускала и держалась отстраненно. Поначалу ее обхаживали многие, но в итоге отступили даже те, кто стремился с ее помощью обзавестись столичными связями. Вика была сама по себе.

Однажды они встретились в клубе, где выступала модная группа.

– О, привет, – увидев Леру, сказала Вика, – и ты здесь? Что у вас за традиция в Питере такая? Грязно, дымно, всё в пиве. Музыка ужасная, звук скрипучий, хоть уши затыкай. А еще называетесь культурной столицей. У нас бы такое не прокатило.

– А культура – это когда чистенько и красиво? Тогда на попсу ходить надо. Или в филармонию.

– А что такого высококультурного происходит в ваших загаженных клубах? Там что, открытия музыкальные появляются? Типичная гаражная музыка. На Западе таких дальше подвалов не пускают.