Посмотрела на него снова. Он улыбался.

– Понимаю, маркиза. И в таких чудовищных условиях рискует зачахнуть самая жизнелюбивая из лилий.

Она зарделась, улыбнулась в ответ обезоруживающе:

– Да, я... Видите ли...

Их прервали. Вездесущий Лапорт, - она заметила его не сразу, - остановившись неподалеку, явно ожидал, когда они закончат говорить.

– Простите, сударыня, - Мориньер коротко поклонился, отошел.

Довольно долго, - ей, во всяком случае, так показалось, - говорил о чем-то со старым камердинером Людовика. Атенаис старалась сохранить на лице благодушную, доброжелательную улыбку.

Потом вернулся:

– Я вынужден оставить вас, дорогая маркиза. Король зовет меня. Но давайте договорим. На чем мы остановились?

Она замялась.

– Мы, кажется, говорили... о цветах?

Случившаяся пауза сломала всю ее игру. Он видел это и очевидно забавлялся возникшей неловкостью.

Атенаис, впрочем, не готова была отступить. Она коснулась его руки, прошлась пальчиком по его кисти:

– Говорят, ваши апартаменты гораздо более приспособлены для выращивания цветов. Ведь солнце почти не покидает ваших комнат. А что еще нужно для простого цветочного счастья? Только тепло и свет.
– Она смотрела на него долгим взглядом. В синих глазах ее полыхал огонь.
– Я давно хотела спросить вас... Как вы относитесь к лилиям, любезный граф?

Он ответил легко, даже беззаботно:

– Я, признаюсь, маркиза, не лучший цветовод в этом райском саду. Но даже я знаю, что ни один цветок не станет радовать своим великолепным цветением окружающих, если не создать подходящих ему условий. Поэтому я с охотой уступлю вам лучшую из своих комнат, в ответ рассчитывая, впрочем, на ваше вечное благорасположение.

Он улыбнулся широко:

– На меньшее, дорогая маркиза, я не согласен.

Мориньер церемонно приложился к ее руке, как если бы она была принцессой. Выпрямился.

– Я пришлю к вам человека сообщить, когда все будет готово для вашего переезда.

"Уступит комнату..."

Это было не совсем то, чего желала Атенаис. Однако сегодня она и этим была довольна. Она усмехнулась, представив, какой фурор произведет этот ее переезд во дворце. Так и случилось.

Двор забурлил, зашуршал записками, зашептал.

Говорили: "Вот, наконец, и стало понятно, кем в последние годы было занято сердце этого неприступного мужчины!"

Дамы пожимали плечами: "Выбор господина Мориньера мог бы быть и лучше!"

Мария-Терезия сочла такое перемещение своей придворной дамы неприличным и выразила Атенаис крайнее недовольство. Атенаис, решившая, что в данном случае правильнее всего хранить таинственное молчание, на упреки королевы отвечала потупленным взором.

Маркиз де Монтеспан примчался к Мориньеру, чтобы высказать тому претензии. Что ответил ревнивцу Мориньер - так никто и не узнал. Маркиз, побродив по Лувру несколько дней с видом важным и многозначительным, вскоре, по причинам также оставшимся необнародованными, вернулся в свое поместье.

В конце концов, не выдержал и король. Спросил однажды, будто невзначай:

– Дорогой друг, вы разлюбили светлые комнаты и большие пространства? С чем связано такое ваше самоущемление в правах и привилегиях?

Мориньер улыбнулся:

– Госпожа маркиза пожаловалась мне на то, что ей негде держать своих любимых козочек.

– Своих - кого?
– Людовик решил, что ослышался.

– Ваше величество не знает? Две чудесные белые козочки с красными бантами на высоких шеях. Маркиза души в них не чает.

– Козы - в Лувре?
– король смеялся.
– Это невероятно.

– Да, ваше величество, удивительно, - кивнул Мориньер.
– Так вот, узнав об этой вполне безобидной, но не слишком удобной для жизни страсти маркизы, я посчитал, что нехорошо придворной даме жить в одном помещении с животными - даже такими прекрасными, какими являются любимицы госпожи Монтеспан. А я... я - солдат, сир. Чтобы быть счастливым, мне достаточно служить вашему величеству, чтобы иметь возможность делать это безупречно - мне достаточно нескольких часов в сутки на сон. А для последнего - что еще нужно, кроме удобной кровати?