Шрифт:
Он легко мог избежать любопытствующих взглядов. Для этого достаточно было бы ходить за продуктами на двести метров дальше, покупать их, например, на другой стороне Севастопольского бульвара. Там он был бы в другом квартале, где его никто не знает.
Но это ему не приходило в голову. Он избегал всего непривычного, ему важно было видеть кругом одни и те же знакомые лица. Всю жизнь ему необходим был некий стереотип существования, и он всегда с отвращением подчинялся необходимости менять его.
Ему пришлось дойти до самого начала предместья Сен-Дени, пока он не нашел женщину для уборки. Он долго расспрашивал консьержек и лавочниц, раз двадцать взбирался то на шестой, то на седьмой этаж. Женщинам, на которых ему указывали, было кому за пятьдесят, а кому за шестьдесят. Все отказались — либо все часы у них уже заняты, либо им трудно так далеко ходить.
С последней, госпожой Бланпен, он наконец договорился — она согласилась приходить раз в неделю по пятницам в утренние часы. Была она уже в годах, высокая, широкоплечая, почти как он, только более полная и мускулистая. Она жила вместе с дочерью, которая готовилась поступать в консерваторию.
О самоубийстве она ничего не знала. Фамилия Жанте не вызывала у нее никаких ассоциаций с сообщением, промелькнувшим в газете, должно быть, оно ей не попалось.
В первую же пятницу она решила навести полный порядок в кухне, затем взялась за чуланы.
— Уже не знаю, что за дама хозяйничала тут до меня, и не мое это дело, одно могу сказать: не больно-то она надрывалась…
И тут же прибавила, испугавшись, не обидела ли его:
— Может, она ходила на службу и на домашние дела у нее не оставалось времени?..
Отодвигая шкафы, она находила то головную шпильку, то сломанный гребешок, даже старую домашнюю туфлю, — Жанте не помнил, чтобы он видел такую на Жанне.
А он никогда не замечал, чтобы она была неряшлива.
— Если на будущей неделе мне удастся освободиться на весь день и если, конечно, вы желаете, я вымыла бы здесь стены, очень бы это нужно. Сразу станет светлее.
Она так и сделала. Во время уборки столовой ей все время приходилось перетаскивать складную кровать из угла в угол, — она мешала ей.
— Она что, нужна вам? Ведь это старье, а занимает так много места. Я знаю в нашем доме одного человека, который как раз ищет кровать, к нему родственница приехала из провинции. Если вы возьмете за нее не очень дорого…
Она распорола матрац по шву на несколько сантиметров, чтобы посмотреть, чем он набит.
— Настоящая шерсть, только давненько в чистке не был…
За кроватью явился какой-то старичок с ручной тележкой. Это напомнило ему ту тележку, которую он видел перед красным светом светофора тогда, в среду, перед тем, как нашел квартиру пустой.
Одно воспоминание набегало на другое. Вспомнилась ему еще другая тележка — это было в Рубе, ему тогда было лет двенадцать, он вез на ней кухонный шкафик, купленный матерью на дешевой распродаже.
Брат позвонил ему по телефону в то, первое, воскресенье. Это было утром, он работал, как и собирался, перед окном, по-прежнему шел дождь, не такой густой, как накануне, но достаточно сильный, так что струйки его узорами текли по стеклу. Он вздрогнул, когда раздался звонок. Все, что угодно, мог он предложить: что звонят из полиции, из похоронного бюро, из отдела перевозок, но звонок брата был полной неожиданностью.
— Алло, это говорит Люсьен. Я узнал обо всем из газеты. Мы с женой хотим выразить тебе соболезнование.
— Спасибо, Люсьен.
— Ну, как ты?
— Ничего…
— Мы не получили никакого извещения и удивляемся… Может быть, похороны уже состоялись?
Эту фразу ему подсказала жена.
— Ее родители предпочли увезти тело в свою деревню.
— Очень ты расстроен? Может, как-нибудь в ближайший вечерок заедешь к нам?
— Что ж, может быть…
— Бланш, по-видимому, ничего не знает, она ведь сейчас в отпуске, находится в Дивон ле Бэн. Виделся ты с ней в последнее время?
— Нет.
— Мы тоже. Она по-прежнему ведет какую-то непонятную жизнь. О том, что она отдыхает в Дивоне, мы узнали только из открытки, которую она послала нашим детям… Так, значит, до скорого?
— До скорого!
Вскоре после своей женитьбы на Жанне, в одно из воскресений, они поехали вдвоем навестить брата и невестку в их домике в Альфорвиле. Это было в декабре, и Франсуаза все повторяла, что нельзя судить о доме зимой, тем более о доме, который находится в пригороде. Он помнил, что комнатки там были крошечные — впору задохнуться. В то время их трое детей были совсем еще маленькие — старшему лет восемь-девять, младший еще ползал.