Не встретив, против ожидания, никакого сопротивления с его стороны, она уже воспользовалась этим, чтобы отнести перевозку на его счет.

— Хорошо.

Спорить он не стал, но почувствовал облегчение уже от того, что гроб не придется привозить домой и не будет всей этой церемонии похорон, которая привлечет внимание всего квартала.

— А как же ее вещи? С ними как будет?

— Какие вещи?

— Ну все ее добро, всякие платья, все, что у нее было? Это может пригодиться ее сестрам.

Она была зла на мужа, что он все не решается заговорить о том, о чем они заранее условились.

— Кажется, ты собирался о чем-то спросить, Жермен?

Муж густо покраснел, делая вид, будто роется в своей памяти.

— Ах да! Это насчет денег.

— Каких денег?

— Должны же были быть у нее какие-то деньги… И мебель… Словом, как водится у приличных людей….

— Когда она пришла ко мне, у нее было одно платье, то, что на ней.

— Но ведь к тому времени она уже два года как работала…

Что было на это отвечать? Служащий подозвал его к окошку, чтобы он расписался в нескольких местах.

— Не угодно ли будет и вам расписаться в качестве свидетеля? — спросил он отца.

— Расписаться мне, как ты думаешь?

— Ну, раз месье тебе это предлагает…

Она доверяла служащему, но не доверяла Жанте, этому зятю, которого они никогда в глаза не видели, из-за которого умерла их дочь.

Он вышел в вестибюль, супруги последовали за ним. Они неотступно шли за ним, ни на шаг не отставая до самого выхода, и Жанте недоумевал, что им от него еще нужно.

— Ну, так как же насчет платьев?

— Идемте со мной…

Втроем они гуськом зашагали по тротуару; по дороге госпожа Муссю бросала осуждающие взгляды на витрины магазинов; поднимаясь по лестнице дома на бульваре Сен-Дени, она неодобрительно качала головой.

Квартира не произвела на нее никакого впечатления, взгляд ее тотчас же приковала к себе швейная машинка.

— Это, надо думать, ее машина? Ее сестре, той, что вышла замуж в Нейи, она пригодится…

Она заявила, что заберет машину вместе с платьями, — с критическим видом она пересмотрела их и осталась недовольна.

— И это все, что было у нее из одежи?

И, обращаясь к мужу:

— Стоило ради этого жить в Париже!

Жанте не решился предложить им отправиться на улицу Берри, чтобы забрать вещи, найденные в номере гостиницы. Сестрам, должно быть, они пришлись бы больше по вкусу.

— Как же мы все это унесем, а, Жермен?

— Я думаю, надо пойти за такси.

— Здесь на бульваре, как раз напротив, есть стоянка.

Как только муж вышел, она повела атаку с другой стороны.

— Надеюсь, вы не собираетесь ехать в Эснанд на похороны?

— Об этом я еще не думал.

— В наших краях не больно-то станут сочувствовать мужу, который будет лить слезы над гробом жены после того, как довел ее до такого состояния, что она жизни себя решила…

Он усмехнулся — впервые с той среды, с тех шести часов…

Безрадостная это была усмешка, но она, тем не менее, привела женщину в страшное негодование.

— И это все, что вы можете ответить матери?

Вошел запыхавшийся муж.

— Пошли, Жермен! Скорее вон отсюда, не то я здесь сейчас задохнусь! Бери машину, я понесу остальное…

Он смотрел, как они уходят, унося свою добычу, и женщина в последний раз обернулась, чтобы бросить ему угрожающий взгляд.

— Смотрите же, тело отправьте немедленно. Большой скоростью!

Этажом ниже, с правой стороны, принимал какой-то судебный исполнитель, в квартире напротив — какие-то девушки делали искусственные цветы, возможно, для погребальных венков. Никогда прежде это не приходило ему в голову. Та полуслепая старуха, что живет над ним, не любит его за то, что Жанна, как она выразилась, «даже не пыталась быть счастливой».

Тогда он просто запомнил эти слова и только. Теперь он спросил себя, что же мадемуазель Кувер хотела этим сказать… Впрочем, не было у него сейчас времени разбираться в этом. Лучше сначала покончить со всеми формальностями, сделать то, что он обещал этим людям из Эснанда — своей теще, своему тестю…

Служащий похоронного бюро был разочарован — фирма теряла заказ и на панихиду, и на организацию похорон в Париже. Он не скрывал своего недовольства.

— Это ж, если действительно такова воля ее семьи…