Хоуп говорила и одновременно делала салат, после чего были запланированы стейки на гриле. В кухне имелось все современное оборудование, и летом они частенько делали барбекю, но сейчас было слишком холодно. Финн накрыл на стол и развел огонь. Немного погодя он зажарил мясо, а Хоуп разогрела готовый суп и французский багет. Они выложили на тарелку французские сыры, так что трапеза получилась обильная. Финн откупорил бутылку красного вина, и они выпили по бокалу. Получился идеальный ужин в уютном доме, за которым последовали долгие рассказы из детства перед камином.

Детство Хоуп протекало вполне традиционно, в Нью-Гэмпшире, рядом с кампусом Дартмута, где ее отец преподавал английскую литературу. Мать Хоуп была талантливой художницей. Детство Хоуп можно было назвать счастливым. Хоуп была единственным ребенком в семье, впрочем, отсутствие братьев и сестер ее не огорчало. Она замечательно проводила время с родителями и их друзьями и была неизменным участником всех важных событий их жизни. Часто наведывалась к отцу в его университетский кабинет. Когда Хоуп, семнадцатилетняя выпускница школы, решила поступать в колледж Брауна, отец был огорчен, но отделение фотографии там, бесспорно, было сильнее. Именно в колледже Хоуп познакомилась с Полом. Когда это произошло, ей было девятнадцать, а ему тридцать семь. Они поженились. А вскоре Хоуп потеряла родителей. Смерть обоих родителей стала для нее страшной утратой. Отец умер от сердечного приступа, а мама, всего год спустя, от рака. Хоуп не представляла, как будет жить без них.

– Теперь понимаешь, о чем я? — воскликнул Финн. — Вот что я называю «раствориться в другом человеке». Вот каковы должны быть настоящие отношения! Правда, тут есть и определенная опасность: представь, что отношения двух людей в конце концов разлаживаются или один из партнеров умирает. Тут как у сиамских близнецов: один не может жить без другого. — Но Хоуп эти аргументы не убедили, особенно когда в качестве примера Финн упомянул безвременную кончину ее матери. Но Хоуп не стала спорить. И переубеждать Финна, приводя в пример свою семейную жизнь или жизнь ее родителей, она не собиралась. В свое время для Хоуп стала тяжким ударом потеря родителей одного за другим. От них она унаследовала этот дом на море, а старый викторианский особняк под Дартмутом продала. Картины своей матери она сдала на хранение. Хорошая живопись, хотя и не в ее вкусе, но мама, бесспорно, была талантлива. Она периодически вела курс живописи в Дартмуте, правда, преподавание не было ее стезей, в отличие от отца, который был создан для преподавания и на протяжении всех лет своей педагогической деятельности пользовался неизменным уважением и любовью.

Детство и юность Финна протекали в иной обстановке. Он уже рассказывал Хоуп, что отец у него был врачом, а мать — просто необыкновенно красивой женщиной.

– Мне кажется, мама так никогда и не избавилась от ощущения, что вышла замуж за человека более низкого сословия. До этого она была помолвлена с одним ирландским герцогом, но свадьба не состоялась. Ее жених погиб на скачках, и вскоре мама вышла замуж за отца и уехала с ним в Нью-Йорк, где у него была весьма солидная практика. Семья матери была знатной, о чем мать не переставала напоминать. Думаю, ей был нужен титул, ведь ее отец был пэром, да и сама она могла бы стать герцогиней, если бы не несчастный случай с ее первым женихом.

Мама часто болела, так что я в детстве видел ее мало. Мною обычно занималась какая нибудь молоденькая нянька, их выписывали из Ирландии, а мамочка тем временем либо находилась в депрессии, либо блистала в свете, либо пилила отца. Мой теперешний дом в Ирландии принадлежал ее прапрадеду, и думаю, она была бы счастлива, что он возвращен в нашу собственность. Вот почему этот дом так много значит для меня.

Отца я очень разочаровал тем, что не захотел пойти по его стопам, но медицина — это не для меня. Что до отца, то он прекрасно зарабатывал и всегда обеспечивал мать, хотя ей все было мало. Титула у него не было, да и Нью-Йорк она не выносила. Уж не знаю, были ли они вообще когда то счастливы, — на эту тему у нас в семье распространяться было не принято. Никогда не видел их ссорящимися, помню только извечный холод в нашей квартире на Парк-авеню, которую мама терпеть не могла, потому что, видите ли, это не Ирландия, хотя квартира у нас была красивая, с массой антикварных вещей. Просто она не чувствовала себя счастливой. И теперь, живя в Ирландии, я могу ее понять. Ирландцы — особая порода, они обожают свою страну, свои горы, свои дома, свою историю и даже свои пабы. Не думаю, что есть такой ирландец, который был бы счастлив на чужбине. Их всегда тянет на родину, и это, наверное, в крови, ведь даже я, едва ступив в жилище предков, моментально почувствовал себя дома. Как будто этот дом ждал меня всю мою жизнь. Я это понял в ту минуту, как увидел его.

Мои родители, как и твои, умерли рано, я говорил тебе, они погибли вместе в аварии. Но думаю, если бы мама осталась жива, она бы непременно вернулась в Ирландию. Всю их совместную жизнь в Нью-Йорке она ждала, когда это свершится. Думаю, отца она по своему любила, но ее тянуло домой. Вот я осуществил ее мечту. — Он горько улыбнулся. — Я очень надеюсь, Хоуп, что ты увидишь мой дом. Это самое прекрасное место на земле! Можно часами бродить по горам, по цветущим лугам и не встретить ни одной живой души. Ирландцы — особая порода людей, в них странное соединение душевности, некоторой замкнутости и неожиданного буйства, проявляющегося в пабах. Наверное, и у меня это в крови, порой мне просто необходимо побыть одному, а в другое время мне нравится общество, шумная компания и развлечения. В Ирландии я либо сижу безвылазно за письменным столом, либо отвожу душу в ближайшем пабе.

– Неплохой образ жизни, — заметила Хоуп, расположившись рядом с Финном на диване. Дрова в камине медленно догорали. Хоуп и не помнила, когда ей было так хорошо, у нее было такое чувство, что они с Финном знают друг друга целую вечность. Ей нравились рассказы Финна о его детстве, о родителях, хотя временами она слышала в них отголоски детских обид. Мать Финна, судя по всему, не нашла своего счастья, отец все свое время отдавал пациентам, и ни у матери, ни у отца не находилось минуты на сына. По словам Финна, именно поэтому он с детства погрузился в чтение, читал запоем и очень рано начал писать сам. Чтение, а потом и сочинительство стали для него формой бегства от одиночества, несмотря на весьма комфортабельную жизнь на Парк-авеню. Хоуп со своими родителями в Нью-Гэмпшире и на Кейп-Коде вела намного более счастливую жизнь.

И Финн, и Хоуп вступили в брак довольно рано, оба были людьми творческими, хоть и в разных областях. В своих семьях каждый из них был единственным ребенком, а собственные дети появились у них тоже почти одновременно, у них был почти одинаковый родительский опыт. И у обоих браки распались, хотя и по разным причинам. У нее — из за гибели дочери и болезни Пола, у него — формально после смерти жены, но он признавался, что его совместная жизнь с матерью Майкла, по сути, так и не сложилась и, скорее всего, окончилась бы разводом, если бы не смерть жены, явившаяся ударом и для него, и для их сына. Финн рассказывал, что мать Майкла была женщиной красивой и яркой, но избалованной и капризной. Финн знал, что она изменяла ему. Он был совсем молодым и подпал под чары привлекательной девушки, но совместная жизнь оказалась далеко не такой сказочной, как ему представлялось. Во многом их с Хоуп судьбы были похожи, только, к счастью для Финна, его сын был жив и здоров. В целом же общего у них было гораздо больше, да и по возрасту они были почти ровесники — всего два года разницы.