...ты придурок, Сережа, — сказал я себе. Признай тот факт, что этот мальчик семь лет как мертв.

Мертв.

Димка.

Димка мертв.

А может, именно эта отрывающаяся подошва и стала причиной того, что Димка на секунду отвлекся на нее, замешкался и в него врезалась та гора металла?

— Серый, — да, это димкин голос. — Какая теперь разница?

Ага. Димка может читать мысли. Хотя, — чему я, собственно, удивляюсь?

— Не читаю я твоих мыслей, успокойся, — мне кажется, или голос Димки дрожит? — Я просто тебя, Серый, очень хорошо знаю!

Я закрыл глаза. Медленно, переступая с ноги на ногу, повернулся.

— Серый, ну прекращай, — Димка почти умолял. — Я понимаю, что это все странно, может, страшновато, но я прошу тебя...

Конечно же, я не видел его, потому что глаза мои были закрыты. Но я слышал голос, и потому перед глазами была объемная картина. Димка стоит в своем спортивном костюме еще времен интерната, и виновато смотрит на меня, — уже что-то натворил. А я подхожу и обнимаю его, и ни капли не сержусь, — как можно на него сердиться. Это ведь Димка. А он ко мне — глаза в глаза, снизу вверх, и слезы, стоящие в этих глазах означают так много...

Я, наверное, улыбнулся, потому что услышал:

— Открой глаза, ладно?

А и правда. Ну чего я боюсь, в самом деле.

Интересно, он сейчас в шортиках посреди холодной зимы, или в том интернатском костюмчике? — глупо подумал я, открывая глаза.

Он был в шортах.

Правый глаз Димки смотрел на меня со страшным могильным спокойствием.

Тяжело сокращалась в дыхании проломленная грудная клетка, из мертвого приоткрытого рта текла струйка крови.

Я на земле. Я пытаюсь дышать, но слышу только свист легких, грудь готова разорваться, сломаться под напором сердца. Черный остров на фоне резкими толчками уходит назад, вместе с освещаемым фонарями Димкой. Мертвым Димкой. Почему они скачут назад, да еще и так неровно?

Я понял. Это я судорожно отползаю от бледного, покореженного, покрытого синевато-желтыми пятнами Димки на черном фоне бутафорских раскачивающихся деревьев.

— Ты Димка?.. — хриплю я, задыхаясь.

— Что, Серый? — удивленно спрашивает Димкиным голосом та мертвая кукла, что стоит передо мной.

— Ты не Димка... — кажется, голова сейчас лопнет от ужаса.

Голова этого существа неестественно дернулась, словно шейные позвонки у него были сломаны.

— Блин, ну Серый, ну я не специально, — сказал Димка, разбрызгивая по губам текущую кровь. — Это не только я решаю, это и ты тоже...

Он потянул ко мне руку. Ощутимо повеяло тленом и холодом, тем холодом, от которого в панике съеживается и кажется незаметным даже февральский мороз, — холодом разрытой могилы.

Наверное, я кричал. Не помню.

Но моя правая дрожащая рука сама потянулась в ответ. И когда мои замерзшие пальцы столкнулись с холодными пальцами Димки, я почувствовал — зимний холод ничто. Как будто молнией пронизало всего меня, как будто душу покрыл серый иней. Сердце замедлило ритм.

— Только скажи, зачем...

Налетел порыв ветра, зашумели деревья.

Минуточку, — вырвалась из цепких лап ужаса трезвая мысль. Сейчас середина зимы. А почему деревья шумят, как будто покрыты листвой? И почему я опять слышу, как капает талый песок, протекая между мертвыми пальцами Димки, что намертво сцеплены с моими железной хваткой его руки?

Все.

Я больше не могу так. Иду с тобой, и будь что будет.

— Спасибо, Серый, — весело сказал Димка.

Я расхохотался и открыл глаза.

Наверное, мне очень хотелось, чтобы он не замерз.

Сколько я с ним не воевал, все равно он не одевал шапку. Вечное "еще чего!" — и вперед, навстречу зиме. Странно, но Димка, не признававший шапок и перчаток, никогда не жаловался на холод, и во время бесхарактерной дождливой зимы и пронизывающей морозной весны хоть бы раз кашлянул, — не простуживался он, и все тут. Это, безусловно, было хорошо, но все равно — я очень боялся того, что он перемерзнет и заболеет.

Этого не случалось. Наши страхи, как правило, не имеют ничего общего с реальностью и обычно не сбываются, только если мы сами не сделаем все, чтобы оказаться правыми в своей боязни чего-либо. Реальность смеется над нами, ожидающими атаки с одной стороны и возводящими непроходимые баррикады на пути реализации страхов, при этом совершенно забывая про тылы и фланги.

И именно оттуда нас атакуют в незащищенные места, которые мы в спешке забываем укрепить. Торопимся жить, дергаемся, мечемся — и получаем.