Парень был бледен как полотно, под глазами у него были черные круги.

– У меня там ничего нет, только телефон, – тихо ответил он.

– Положите его на стол.

– Нет, не могу, это личная вещь, вы не имеете права, у вас нет санкции, – твердо произнес Герард.

– Имею, вы признались в убийстве, с этого момента вы арестованы.

Герард достал айфон и начал нажимать кнопки.

Адольфо неожиданно подскочил к нему через стол и вырвал чудо техники из рук молодого человека.

– Нет, нет, нет! – не своим голосом заорал подозреваемый. У него закатились глаза, он упал со стула, изо рта полилась пена, он забился в припадке.

Адольфо срочно позвал врача. Пока Герарду оказывали помощь, мы взяли телефон.

Следователь открыл папку видео. Мы посмотрели последнюю запись. На ней Давид и полураздетая девушка лежали у края обрыва и смеялись.

Давид показал рукой вниз:

– Милая, ты хочешь полетать? – спросил он по-английски.

– Да, конечно, я улечу как птица, начну махать крыльями и буду громко петь песню, – она говорила на итальянском языке, Адольфо переводил мне на английский. – А ты не хочешь? – и девушка толкнула Давида.

Тот с трудом удержал равновесие. Его лицо перекосило от гнева.

– Что за дурацкие шутки? – Давид выругался по-французски. – А если я тебя тоже толкну?

Он поднял девушку над собой и положил ее к краю обрыва. Она смеялась.

– Давай, давай, толкай меня. Ты хочешь бороться с женщиной? Настоящие мужчины так не поступают.

По лицу парня было видно, что он не успокоился. Он толкнул девушку, она повисла над обрывом и зацепилась одной рукой за камень. Давид рванулся, чтобы схватить ее за руку. Но тут большой камень, за который она держалась, полетел вниз.

Послышался громкий крик, Давид тоже с трудом удержал равновесие. После этого он начал громко ругаться по-французски.

– Да, – протянул Адольфо.

– Что-то здесь не сходится, – сказала я, – если Герард любил Давида и ревновал его к этой девушке, почему он не стер запись?

– Не знаю, Лариса, у этого эпилептика большие странности. В головах людей происходят необъяснимые вещи. Они сами не знают, зачем они проявляют бессмысленную жестокость, зачем приходят с повинной. Невозможно понять людей, руководствуясь только логикой. А как понять сердцем больные, измученные, порочные души других людей, не зная их опыта, не зная, что терзало их долгие годы и что давало силы?

Через полчаса на допросе измученный Давид, потерявший свою уверенность, говорил:

– Да, я не насиловал девочку, она сама согласилась остаться со мной, нам было хорошо вместе. Я не хотел ее убивать, мы просто дурачились. Произошел несчастный случай.

– Почему Герард не стер запись?

– Кто его знает, он ненормальный, я недавно узнал, что он влюблен в меня, – поморщился Давид. – Я натурал, но не гомофоб, я думал, мы сможем быть просто друзьями, теперь я понял, что мне надо держаться подальше от него. Я хочу связаться с французским консульством, за меня внесут залог, я хочу вызвать нашего семейного адвоката.

– Вы не сможете уйти от ответственности. Если бы у вас была совесть, она сказала бы вам, что вы виноваты. Но вместо совести у вас травка и зеленые бумажки, – сказал Адольфо протокольным тоном.

– Тут все ясно, надо заниматься убийством Стефани, – сказала я.

– Да, вечером надо будет всех повторно допросить. У меня уже есть кое-какие идеи, – сказал Адольфо, и его глаза сверкнули, как у охотника, который напал на след.

– Поделитесь.

– Это тайна следствия.

Мы прервались на обед.

После него Герард снова пришел к нам сам, сказал, что хочет поговорить. Он был очень бледен.

– Я сейчас после приступа медитировал, и у меня было озарение, – начал молодой человек обреченным голосом, – зря мы это затеяли, мы пошли против мировой гармонии, против высшего разума.

– Затеяли что? – спросил Адольфо.

– Убийство, – продолжал Герард, – это была идея Давида. Ему не хватало острых ощущений, ему казалось, что он уже все испытал. Экстремальный спорт, экстремальный туризм, травка, женщины всех цветов кожи, стрит-рейсинг, алкоголь, он уже почти спивался. У моего друга какой-то депресняк начался, все надоело, хотелось чего-то необычного. Как-то он задал мне вопрос: «А что чувствуют люди, когда убивают? Наверно, это самое необычное ощущение, какое может быть на свете. Ведь все равно все умрут, жизнь проходит, эта чертова жизнь. Такая тоска, какая разница, насколько долго кто-то будет коптить белый свет». Давиду становилось все хуже, у него почти все время было отвратительное настроение, он слишком много пил, и когда мы ночью пошли прогуляться и увидели двух девушек, мы решили разыграть спектакль. Никаких ребят мы не встречали, только двух девчонок, лет по семнадцать. Они шли нам навстречу, по пустынной ночной дороге, болтали и громко смеялись. Мы познакомились, предложили провести время. Они плохо говорили по-английски, но Давид немного знал итальянский, и вообще мы поняли друг друга без слов. Одна из них пошла домой, она сказала, что у нее есть парень, которого она «очень любить». А вторая решила остаться. Давид шепнул мне, что попробует столкнуть девушку, и посоветовал мне спрятаться и снимать это все на видео, чтобы потом смотреть, моему другу было интересно, что мы будем при этом чувствовать.

Я почему-то не мог стереть это видео, даже когда полиция нашла мертвую девушку. Мы поступили против вечной жизненной силы, разлитой вокруг нас, и теперь мы не должны скрывать это от других живых существ. Только так восстановится гармония, пусть теперь все идет своим чередом, – Герард глубоко вздохнул. – У нее был такой красивый, белый, облегающий, короткий сарафан. Когда она сняла его, я увидел, какая она худенькая и беззащитная, такого маленького роста, намного ниже среднего. У меня сдавило сердце, она была похожа на птенчика, выпавшего из гнезда. Я хотел крикнуть Давиду: «Не убивай ее!». Но почему-то не смог, у меня никогда не хватало духу возразить ему ни в чем, он был для меня как Бог. Такой сильный, красивый, бесстрашный – мне казалось, что он выше всех законов и правил, мой друг – уникальный человек и может делать все, что захочет. К тому же его отец миллиардер, он вытащит его отсюда, а меня уже никто не спасет. Моя мать наркоманка, я не виделся с ней пятнадцать лет, а у моего отца новая семья и трое детей от второй жены. Отец никогда не любил меня, я напоминал ему о матери, опозорившей его. Она почему-то не смогла жить с ним, в богатом доме, где было все, и ушла к своему беспутному любовнику-наркоману на улицу. Я помню, как мама сказала, когда мне было десять: «Малыш, я люблю тебя, но меня зовут огни ночного города, это сильнее меня». Больше я ее никогда не видел. Вскоре после этого я заболел эпилепсией, и кроме Давида у меня никого нет, – Герард разрыдался.