– Ларисочка, если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится, все что угодно, ты только позвони. Я не знаю, что я могу сделать для тебя.

– Хорошо, буду иметь в виду, – ответила я и положила трубку.

После этого разговора остался неприятный осадок. Но скоро я почти забыла о нем. Художественный руководитель театра давал мне уроки актерского мастерства. Я стала вживаться в роли, и мне все лучше удавалось передавать эмоции на сцене. Мои коллеги замечали, что я стала играть более профессионально, и Даниэль хвалила меня. Мне действительно хотелось пережить чужую жизнь, хотя бы сыграть головокружительную страсть и испепеляющее желание, если в реальности мне этого больше не дано. Порой во время спектаклей и репетиций меня действительно охватывали похоть и ярость. Я злилась на свою неудавшуюся жизнь, на судьбу, на людей, смотревших на меня из зала, успешных, состоявшихся и уверенных в себе. Почему я не такая? Почему я играю в сомнительных спектаклях и не чувствую себя счастливой? Неужели для меня остались только забвение и омут удовольствий? Что случилось с моей жизнью? Ну и что, пускай я окончу свои дни, изображая секс на сцене. У меня вряд ли когда-нибудь будут дети, я не нашла себе другого места в этой вселенной разврата и зла. И я упивалась наслаждением, смесью вседозволенности, желания и отчаяния. Я проживала каждый день как последний, моя боль немного утихала от марихуаны и алкоголя. Жизнь заставила меня пережить столько страданий и разочарований, и теперь я перестала что-либо себе запрещать, я хотела познать пьянящую сладость удовольствий, чтобы забыть обо всем на минуту, на час, навсегда, перестать страдать и выпить до дна чашу обманчивого счастья. Что-то сломалось во мне, и уже не осталось никаких внутренних рамок и границ, сотни глаз зрителей, горящих огнем желания, стали приносить мне наслаждение. Но иногда снова приходили грусть, тоска и печальные воспоминания. Но я старалась ни на кого не обижаться, жизнь проходила. Мне казалось, я вдруг постарела на много лет и слишком остро поняла, что все суетно, скоропреходяще, все люди несовершенны и причиняют друг другу боль. Главное – наслаждаться и наслаждаться до последнего биения измученного сердца, чтобы не умереть от душевных мук, чтобы остались силы жить, ходить по земле и дарить людям радость.

А на следующем спектакле произошло страшное. Я вышла на сцену в последнем акте «Любви отверженных». Мы с Мишелем сидели на убогом ложе в подвальном помещении.

– Все прошло, – восклицала я в смертельной тоске. – Моя жизнь погибла. Я на самом дне и совершила столько ошибок. Общество равнодушно и безжалостно. Неужели нет пути назад? Если бы я была богата, возможно, моя судьба сложилась бы иначе. Но теперь я жестоко расплачиваюсь за то, что не увидела иной радости в моей серой, бедной жизни кроме наркотиков. А было ли где-то счастье? Могла ли я его найти? Что еще могло принести мне упоение и восторг? Этот вопрос не дает мне покоя.

– Но разве то, что мы вместе, любимая, это не счастье? – спросил Михаил, снимая с меня лохмотья.

И тут из зрительного зала раздался выстрел. Я не успела сразу сообразить, что произошло. Через секунду я все поняла, инстинктивно соскочила с кровати и оказалась на полу. А Михаил лежал в крови на грязном матрасе. В зале началась паника, послышались крики. Я бросилась к возлюбленному. Он был ранен в спину, по серому матрасу медленно растекалось кровавое пятно. Я посмотрела ему в глаза.

– Врача, кто-нибудь позовите врача! – громко крикнула я.

Вокруг нас столпились люди. Но я никого не замечала, кроме Михаила.

– Лариса, не надо докторов, я умираю. Никогда не уставай любить. Потом будет слишком поздно.

Я не видела ничего вокруг от слез, застилавших мне глаза. Какие слова сказал этот парень, любивший вино, женщин и красивую жизнь! А что такое настоящая жизнь? Наверно, понимаешь это, когда все заканчивается и открывается то, чего ты никогда не мог вообразить. Что мы все время ищем в глубине души, томясь и скитаясь на этой маленькой несчастной планете? На этот вопрос нельзя ответить. Но в ту минуту мне хотелось только одного – чтобы был закат над океаном, прохладный ветер, никаких воспоминаний и рядом любимый человек. Только сейчас я поняла, что Михаил стал мне близким и родным. Я как в тумане помню, что происходило дальше. Полицейские запретили покидать здание.

– Он мертв, проникающее ранение, – констатировал врач.

Театр, лепнина на потолке, представители финансовой и культурной элиты – все поплыло у меня перед глазами. Я потеряла сознание.

Очнувшись, я поняла, что лежу в больничной палате. Рядом со мной сидела Даниэль в черном закрытом узком платье и черной шляпе и печально смотрела на меня. Ее глаза были полуприкрыты вуалью, она немного напоминала даму тридцатых годов. Увидев, что я очнулась, она чуть улыбнулась уголками рта.

– Лариса, как ты себя чувствуешь?

– Неважно, голова кружится.

– У тебя был нервный шок. Все пройдет, – она погладила меня по голове.

– Даниэль, зачем его убили? За что? – спросила я, с трудом выговаривая слова.

– Мне кажется, хотели убить тебя, – тихо сказала моя наставница. – Полицейские все равно будут говорить с тобой об этом. Так что подумай. Я видела, что ты не любишь Михаила, а я любила его, безумно, как в первый и последний раз, – добавила она, чуть прикрыв глаза.

– Я… я не знала, – прошептала я.

– У него всегда было много женщин, я никогда не лишала его свободы. Он казался просто бабником и разгильдяем, но на самом деле Мишель был очень сильным человеком. В вашей стране нет сильных людей, вы все подвержены порокам, которые губят вас. Ваш простор и размах расслабляет и лишает внутренних сил. Но Мишель не был таким, его внутренний стержень не ломался ни от чего.

– Я больше не останусь в театре после того, что случилось, Даниэль, я не могу.

– Да, я понимаю. Прощай, Лариса, – она вышла из палаты.

Я расплакалась. Еще одна полоса в моей жизни закончилась, и ничего постоянного не будет никогда. Все эфемерно, как зыбучий песок, как сон, легкое воспоминание о котором остается, но человек уходит в день. Солнце, ветер, равнодушные глаза прохожих – и уже неважно, какие фантазии и мечты приходили ночью, жизнь безжалостно уходит вперед. И от ветра и холодного воздуха заживают кровоточащие раны в душе, но потом появятся новые. Но иногда хочется верить, что все будет хорошо и мы поймаем хрупкое, нежное, как глаза ребенка, ускользающее счастье.