— Жаль, — расстроился Брайан. — Я думал… Вообще, геи — очень революционная прослойка общества. В 74-м в Лос-Анджелесе они построили баррикады и камнями забросали полицию… Жаль, что тогда я был еще очень молодой и не мог во всем этом поучаствовать.

— Ты не революционер, Брайан, ты просто хулиган, — сказала Дебби. — Скажи прямо: тебе хочется не рабочей борьбы, а просто бить окна и бросать камни в полицейских.

— Может, и так, — довольный собой, кивнул Брайан, — но все-таки геи, евреи и студенты — это основа любой революции… Среди большевистских лидеров…

— Ты посмотри по сторонам, кто здесь станет участвовать в твоей революции?

Брайан автоматически оглянулся и посмотрел по сторонам. На зачинщиков массовых беспорядков публика гей-клуба «Первомай» действительно не тянула. Народу в зале было немного, и все сплошь стильные молодые люди в модных свитерах, респектабельные мужчины, похожие на преуспевающих бизнесменов (немного странновато смотрелись разве что их дорогие сережки), аккуратно и совсем не вызывающе одетые девушки… Не знаю, сколько среди них было настоящих геев, а сколько таких, как мы, просто заглянувших на огонек, но публика в любом случае не целовалась по углам и парни не хватали друг дружку за ягодицы.

Дорвавшиеся до вожделенного алкоголя, который выставляли на стол сразу, не заставляя откликаться на обидные клички, ирландцы принялись методично опрокидывать в рот стаканы. Дебби, лишь пригубив свой «Бифитер», тронула меня за рукав и предложила пойти потанцевать.

— Не знаю, — сказал я, — приняты ли здесь гетеросексуальные танцы? Как бы нам не оскорбить местных завсегдатаев своим поведением. Иди, пригласи лучше какую-нибудь смазливую девушку.

— Я хочу с тобой поговорить, — не поддержала шутку Дебби.

— Ну пойдем, — сказал я, отставляя стакан. Честно сказать, с куда большим удовольствием я выпил бы еще стаканчик-другой и наконец покурил.

Дебби удивительно хорошо танцевала. Я чувствовал под своими ладонями ее тело, такое горячее даже сквозь, тоненькую футболку, и вдруг подумал, что вообще-то за всю последнюю неделю я так ни разу к ней и не прикоснулся. Мы болтали, ссорились, выпили вместе черт-те знает сколько литров пива, но я ни разу не подошел к ней ближе чем на метр и ни разу даже пальцем не притронулся к ее восхитительному телу.

— Ты хотела поговорить? — сказал я, чтобы хоть так отвлечься от этих волнующих мыслей.

— Хотела, — совершенно серьезно сказала она, глядя мне прямо в глаза.

— Я весь внимание.

— Я НЕ убивала Шона, — сказала она. Было видно, что ее просто распирает от того, что она хочет мне наговорить, но — вечная проблема журналистов — она элементарно не знает, с чего начать.

Я молчал и смотрел на нее. На самом деле я очень хотел, чтобы это было правдой. Чтобы она была здесь ни при чем. Чтобы все это оказалось просто дурацким совпадением, но… Как тогда объяснить эту фотографию и то, что она скрыла знакомство с Шоном?

— Пойми меня правильно. Я не боюсь ответственности. Не боюсь ни ваших спецслужб, ни твоего супермена-капитана. Я — гражданка Юропиен Комьюнити [26], и в том, что мне удастся без проблем покинуть вашу страну, лично у меня сомнений нет… Я хочу только, чтобы ты не думал, что это сделала я. Потому что я действительно здесь ни при чем.

— Не думаю, что твое еэсовское гражданство произведет на нашего капитана хоть какое-то впечатление. Если я правильно представляю, то еще лет десять-пятнадцать назад он отстреливал ваших граждан по дюжине перед завтраком. Просто чтобы размяться.

Дебби с некоторым замешательством заглянула мне в глаза — шучу я или серьезно? — но тон не сменила:

— А что он может мне предъявить? Эту фотографию? Глупо, очень глупо. Да, я знала Шона в Ирландии. Мы встречались, он был моим парнем — и что? Неужели ты думаешь, мне требовалось доехать до России, чтобы понять: главное, чего я хочу в жизни, — это всадить топор в затылок своему бывшему бой-френду? С которым мы расстались больше года назад?

— Я не знаю, что сможет предъявить тебе капитан, но эта фотография — однозначная улика. Ты единственная из всей группы, кто знал Шона до этой поездки. И ты не сказала об этом следователю. Скрыла важный для следствия факт.

— Да нет в этом факте ничего важного. Я не видела Шона больше года, а в понедельник с утра встретила его в аэропорту и чуть не умерла от удивления. Мы и говорили-то с ним всего пару минут. Он спросил, как я? Я сказала: все о’кей. А после этого… Он достал из бумажника эту злосчастную фотографию и отдал мне. Сказал, что все это время помнил обо мне и очень скучал.

Она прислонила голову к моему плечу и замолчала.

— Ты знаешь, — наконец снова заговорила она, — он всегда был таким смешным… Лопоухий, весь в веснушках… Все девчонки в колледже, где мы с ним познакомились, смеялись и говорили, что лучше переспать с негром, чем с Шоном Малленом… Ну, ты наверное знаешь — когда девушки собираются вместе, они обязательно на какой-то стадии начинают сплетничать о знакомых парнях… А мне он нравился. Он был очень хороший, честный и — смелый. Нет, ты не подумай, что он как-то особенно храбрился. Я думаю, что он не дрался, наверное, ни разу в жизни, — очкарики вообще редко дерутся, — но он действительно был очень смелый. И когда мы начали с ним встречаться, я действительно любила его. Очень сильно. И тоже очень скучала, когда мы расстались.