Иуда явился ко мне в пятницу, в канун пасхи. Он громко постучал в дверь моего дома.

Когда он вошел, я взглянул на него: лицо его было пепельно-бледным; руки дрожали, как голые ветки на ветру; одежда его намокла, будто он только вышел из реки. В тот вечер бушевала сильная буря.

Он смотрел на меня, и его глазницы были словно темные пещеры, а самые глаза налиты кровью.

– Я предал Иисуса Назарянина его врагам и моим, – сказал он.

И, ломая руки, продолжал:

– Иисус провозгласил, что он одолеет всех своих врагов и врагов нашего народа. Я поверил ему и последовал за ним.

Когда он призвал нас к себе, то обещал царство – могучее и обширное, и, уверовав в него, мы добивались его расположения, чтобы получить высокие должности при дворе. Мы уже мыслили себя правителями, которые могут обращаться с этими римлянами так, как те обращались с нами. Иисус много говорил о царстве, и я решил, что он избрал меня начальником его колесничих и главою над всеми его воинами. И я пошел за ним с готовностию.

Но вскоре понял: то, к чему стремится Иисус, – вовсе не царство, и не от римлян собирается он нас освободить. Его царство было лишь царством души. Я слышал, как он говорил о любви, сострадании и прощении, и женщины с придорожной обочины охотно его слушали, но у меня на сердце становилось все горше и я ожесточился. Обещанный мне царь Иудейский вдруг обернулся флейтистом, утешающим своей игрой странников и бродяг.

Я любил его, как и другие из моего племени любили его, я видел в нем надежду на освобождение от чужеземного ярма. Но ведь он не сказал ни слова, даже пальцем не пошевелил, чтобы избавить нас от этого ярма. Когда же он отдал кесарю – кесарево [70] , отчаяние охватило меня и все мои надежды умерли. И я сказал себе: «Тот, кто убил во мне надежду, должен быть сам убит, ибо мои мечты и упования – более ценны, чем жизнь любого человека».

Тут Иуда заскрежетал зубами и уронил голову на грудь. Потом вновь заговорил:

– Я предал его. Сегодня его распяли... И все равно, когда он умирал на кресте, то умирал, как царь. Он умирал в буре, как умирают избавители, как те исполины, которых не погребают. И до самой смерти он был добр и милосерд, сердце его было преисполнено жалости – даже ко мне, предавшему его.

– Иуда, ты сделал дурное дело, – сказал я.

– Но он умер, как царь, – повторял Иуда, – почему он не жил, как царь?

– Ты совершил тяжкое преступление, – сказал я. Он опустился на скамью и был нем, как камень. А я ходил из угла в угол и говорил:

– Ты совершил великий грех.

Иуда не произнес ни слова. Он хранил молчание, как земля.

Через некоторое время он встал и повернулся ко мне лицом. Мне показалось, что он стал выше ростом, и когда он заговорил, то голос его напомнил мне звук расколотого сосуда. Вот что он сказал:

– Не было греха в моем сердце. Этой самой ночью я отыщу его царство, предстану перед ним и буду молить о прощении. Он умер, как царь, я же умру, как преступник. Но знаю в душе, что он простит меня.

После этих слов он завернулся в свой мокрый плащ и сказал:

– Хорошо, что я пришел к тебе сегодня ночью, хотя и побеспокоил тебя. Простишь ли ты мне? Скажи своим сыновьям и сыновьям этих сыновей: «Иуда Искариот предал Иисуса Назарянина его врагам, потому что поверил, будто Иисус – враг своего народа».

Скажи также, что Иуда, в тот самый день, когда свершил свою страшную ошибку, последовал за царем к ступеням его трона, чтобы предать собственную душу его суду. Я скажу ему, что и моя кровь жаждала пролиться в землю, и тогда моя скованная немощью душа обретет свободу.

После этих слов он уперся лбом в стену и закричал:

– О Боже! Ты, чье грозное имя никто не произносит до тех пор, пока губ его не коснутся персты смерти, почему ты жжешь меня огнем, не дающим света? Зачем ты внушил галилеянину страсть к стране неведомой и отягчил меня желанием, которое не может отринуть ни дом, ни семейный очаг? И кто есть этот Иуда, чьи руки обагрены кровью?

Протяни же руку, чтобы сбросить его, – этот ветхий плащ и рваные доспехи! Помоги мне свершить это сегодняшней ночью! И позволь мне снова выйти за пределы этих стен.

Я устал от бескрылой свободы. Мне нужна тюрьма более просторная! Пусть мои слезы потоком вольются в горькие морские воды. Я отдамся тебе на милость, вместо того чтобы стучать в ворота собственного сердца!

Так говорил Иуда. Потом отворил дверь и выбежал вон, в бурную ночь.

Тремя днями позже я отправился в Иерусалим и услышал обо всем, что там случилось. Узнал я также, что Иуда разбился, бросившись с высокой скалы.

Я долго раздумывал в тот день, и я понял Иуду. Он завершил свою ничтожную жизнь, обволакивающую, подобно туману, эту страну, порабощенную римлянами, в то время как великий пророк поднимался к высотам.