В ту самую минуту, как он говорил эти слова, послышались оглушительные громовые раскаты. Молния ударила в собор, и тотчас в нем занялся пожар.

Сбежавшимся горожанам удалось спасти ту женщину, но епископ стал жертвой всепожирающего огня.

Одна устрица сказала своей соседке:

– Знала бы ты, какая нестерпимая боль гложет меня. Чувствую, как во мне растет что-то тяжелое и круглое. Прямо не знаю, куда деваться!

– Хвала небесам и морю, я-то никакой боли не чувствую. Грех жаловаться – здоровье у меня отменное, – самодовольно и надменно проронила в ответ вторая устрица.

В это время мимо полз краб. Заслышав разговор двух устриц, он сказал той, которая ни на что не жаловалась:

– Так-то так, здоровье у тебя и впрямь отменное, но страдание, которое терпит твоя соседка, – жемчужина редкостной красоты.

Один человек сказал другому:

– Давным-давно, в час морского прилива, концом посоха я начертал на песке одну строку; до сих пор люди останавливаются прочесть ее и пекутся о том, чтобы она не исчезла.

– Я тоже написал строку на песке, – молвил другой, – но то была пора отлива, и потом ее смыли волны бескрайнего моря. Скажи-ка, а что ты написал?

И первый ответил:

– Моя надпись гласит: «Я есмь то, что я есмь». А ты что написал?

– А я – вот что, – сказал другой в ответ: – «Я – только капля этого безбрежного океана».

Три пса грелись на солнце и мирно беседовали между собой.

– Какое счастье, что мы живем в дни процветания нашего псарства, – мечтательно протянул первый пес. – Подумать только, ведь нам ничего не стоит отправиться в путешествие морем, по суше и даже по воздуху. Лишь на миг представьте себе, чего только ни придумали, чтобы нам, псам, вольготно жилось, даже о наших глазах, ушах и носах позаботились.

– О, мы куда больше стали печься об искусствах, – подхватил второй пес. – Мы теперь лаем на луну более музыкально, чем наши предки. А когда мы глядим на себя в воду, то замечаем, что морды наши стали не в пример красивее – с прошлым не сравнить!

Тут вступил в разговор третий пес.

– Что более всего занимает меня и поглощает мои мысли, так это мир и понимание, царящие между псарствами.

В этот самый миг они подняли головы и, к ужасу своему, увидали отлавливателя собак, который подбирался к ним.

Все три пса тут же сорвались с места и пустились бежать по улице. И на бегу третий пес прорычал:

– Ради всего святого, бежим что есть духу! Цивилизация гонится за нами.

Однажды во дворец правителя в Биркаше [72] пришла танцовщица вместе со своими музыкантами. Она была принята во дворце и танцевала перед правителем под музыку лютни, флейты и цитры.

Она исполняла танец огней, танец мечей и копий, исполняла танец звезд и танец пространства. А потом она исполнила танец цветов, колеблемых ветром.

После этого склонилась перед правителем в низком поклоне. Тот велел ей приблизиться и спросил:

– Скажи мне, красавица, дочь изящества и очарования, где научилась ты такому искусству? Как удается тебе в этих ритмах и напевах повелевать всеми стихиями?

Танцовщица вновь низко поклонилась и молвила:

– Ваше величество, я не знаю, как ответить на ваш вопрос. Лишь одно я знаю твердо: душа философа обитает в его мыслях, душа поэта – в его сердце, душа певца трепещет в его гортани, а душа танцовщицы живет во всем ее теле.

Два ангела-хранителя встретились однажды вечером у городских ворот и, обменявшись приветствиями, разговорились.

– Чем занимаешься эти дни? – спросил один ангел другого. – Кого опекаешь?

– Препоручили мне быть ангелом-хранителем одного беспутного человека, что живет в долине, закоренелого грешника, погрязшего в бесчестии, – отвечал второй. – Уж поверь, не легкая мне выпала доля, не покладая крыльев работаю!

– Дело у тебя самое что ни на есть простое, – проговорил первый ангел, – я знавал многих грешников и многажды приводилось мне их опекать. Но нынче препоручили мне подлинного праведника, что живет в своей обители за стенами города. Вот уж, скажу тебе, труднейшая работка, потоньше твоей будет.