Сначала ехали на боевых машинах, затем дороги не стало. Осталось только направление движения по горным тропам. Шли по этим тропам около тридцати километров, почти до пакистанской границы. Сам по себе маршрут был тяжелым и вдобавок проходил по району, который полностью контролировался людьми Масуда. Шли осторожно, в готовности вступить в бой. По возможности старались идти по теневой стороне ущелья. Леонид вспомнил ферганские горы, когда он был командиром разведвзвода. Вспомнил альпинистов, которые вкладывали всю душу в горную подготовку разведчиков, и показные занятия, в которых сам не раз принимал участие. Вспомнил частые восхождения на горные вершины. Пожалел об одном, что рядом нет тех парней, с которыми он обучался горной подготовке в Ферганской дивизии, и учителей-альпинистов. Через некоторое время отогнал навязчивые мысли и запросил охранение. «Пока спокойно», — был ответ. Он сам с тревогой всматривался в вершины и этого же требовал от разведчиков. Хабаров знал, от зорких глаз горных людей трудно скрыться, поэтому в батальоне соблюдались все меры предосторожности. Тем не менее как ни маскировались, но все же нет-нет да и происходили короткие стычки с мелкими — группами душманов и наблюдательными постами, которые располагались на высотах. Пока батальон удачно, не задерживаясь, сбивал мелкие очаги сопротивления душманов. Капитан Хмель, начальник штаба батальона, регулярно запрашивал обстановку у ротных, и комбат был в курсе дел и мог оперативно влиять на неожиданно возникающую ситуацию. Вот и сейчас Алексей доложил комбату о том, что боковое охранение завязало бой с небольшой группой мятежников, но духи заняли выгодную позицию на высотке и держат под обстрелом большую площадь. Ротный, от которого зависело боковое охранение, не раз бывал в таких переплетах, вот и сейчас, используя складки местности, одному взводу удалось незаметно зайти в тыл противнику и забросать его позиции ручными гранатами. Позднее командиры поймут, с этой высотки духовское охранение контролировало пересечение горных троп, которые вели на север, юг, запад и восток, своеобразный стратегический узел. Устойчивая связь у комбата была и с комбригом, который уж очень часто запрашивал обстановку в батальоне. Порой это отвлекало командира от управления батальоном, но субординация была, есть и будет. Пришлось и на этот раз вести разговор с Плохих (это фамилия у комбрига такая), а сам по себе он был нормальным командиром, и ему тоже хотелось быть в курсе обстановки, которая складывалась в батальонах, тем более когда стреляют с обеих сторон. Хабаров понимал комбрига. Его тоже армия постоянно с обстановкой теребит. Комбрига я знал еще с тех пор, когда он командовал полком в Чирчике. В это время высоко над горами в направлении на юг прошла пара боевых вертушек. У авианаводчика появилась возможность проверить связь. Запросил, и ему тут же ответили. «Полетели бомбить какой-то объект в Панджшере», — сказал авианаводчик. То, что есть устойчивая связь с авиацией, радовало комбата. Хабаров со своими заместителями немного поколдовали и над картой, сверили ее с местностью. Карты давно требовали уточнения, но других пока не было, и с этим приходилось мириться. До объекта уже рукой подать. Батальон в движении находился около пяти часов. Людям нужен небольшой отдых перед решительными действиями. Комбат связался с боевым разведывательным дозором, которым командовал лейтенант Мельников. Взводный доложил, что обстановка пока не вызывает подозрений и он ее держит под контролем, а до объекта, по всем признакам, не более двух километров. Леонид разрешил разведчикам занять выгодную позицию и сделать передышку, но бдительности не терять и быть постоянно на связи. Лейтенант у комбата за смелость и тактическую смекалку был на особом счету. «Вот вернемся после операции на базу, надо будет выдвигать взводного на повышение. Парень давно заслужил повышение по службе, это я все как-то за мирской суетой оттягивал», — подумал комбат. Подозвал к себе заместителей, Хмеля и Бруева: «Давайте уточним наше положение на местности, как лучше выйти к объекту захвата». Внимательно выслушал каждого, высказал свое мнение, как лучше выполнить задачу, и добавил, по тропам дальше не пойдем, возможно, будут мины и очаги сопротивления, будем придерживаться общего направления на объект. Начальник штаба по радио уточнил ротным порядок выполнения задачи и тут же протягивает трубку: «Комбриг на проводе». — «Как он не вовремя», — проворчал про себя комбат. Но комбриг есть комбриг. «Доложите, как у вас дела, комбат?» Пришлось от темы отвлечься и рассказать Плохих, где на данный момент находится батальон и какие его дальнейшие действия. Командир утвердил задачу батальона и дал добро на дальнейшие боевые действия. Комбат пользовался авторитетом у комбрига, и это тоже накладывало своеобразный отпечаток на их взаимоотношения. Хабарову он доверял самые ответственные задачи. После разговора с комбригом комбат сказал: «Ну что, парни, начинаем движение. Хмель, давай команду ротам на продвижение вперед». После непродолжительного привала личный состав приободрился, шагал и вверх, вниз веселее. Батальон с приближением к объекту принял предбоевой порядок. Леонид видел, что центральной роте достался самый тяжелый участок местности: почти отвесные скалы, и она начала отставать от других подразделений. Пришлось дать команду остальным не спешить с движением. Так продолжалось минут тридцать. Наконец рота достигла вершины, и движение вновь ускорилось. Вдруг комбат услышал впереди стрельбу. И тут же на связь вышел Мельников. «Веду бой с группой мятежников. Обстреливают с ближайшей высоты, которая по ходу левее нас». Хабаров с ходу: «Бруев, остаешься за меня», — а сам с несколькими солдатами стал быстро выдвигаться к разведчикам. Впереди стрельба не утихала. Левее разведчиков виднелась высокая отвесная скала высотой метров двести. Вот оттуда душманы и вели огонь по взводу Мельникова. До взвода оставалось метров триста, но местность была, как назло, почти открытая. Пришлось короткими перебежками под огнем противника преодолевать эти опасные метры. Ну, вот он уже около лейтенанта. «Давай, дружище, уточним на местности огневые точки духов. Вон на скале с темным пятном позиция крупнокалиберного пулемета». В подтверждение сказанному душман полоснул из пулемета по десантникам длинной очередью. Кругом засвистели и зацокали пули, поднимая фонтаны вонючей пыли. Голову поднимать не хотелось. Через какие-то доли секунды огонь прекратился. «Лейтенант, давай связь со штабом батальона», — а пока комбат, пользуясь паузой между стрельбой, внимательно осмотрел гору. «Сволочи, удобную позицию выбрали», — ругнулся командир. Пока ставил задачу Бруеву на уничтожение духов ротой, которая идет по этой же горе, душманы, не будь дураками, успели вычислить командира, связиста и давай с новой силой обстреливать десантников. На вершине зарычал ДШК, разрывные пули защелкали совсем рядом. «Мельников, уводи группу из-под обстрела, а мы вас прикроем». Солдаты стремительными перебежками сменили позицию и, в свою очередь, усилили огонь по душманам. Сменил позицию и комбат со своей группой. Осторожно осмотрел высоту. Левее позиции душманов он увидел своих солдат, которые от укрытия к укрытию осторожно приближались к мятежникам. Рядом взводный указывал своим парням все новые и новые цели и не только указывал, но и давал команды на их уничтожение. «Во дает, лейтенант, в смелости ему не откажешь», — подумал комбат. И правда, огонь духов стал менее плотным. Вдруг Хабаров услышал голос недалеко находящегося от него солдата: «Товарищ майор, лейтенанта убили». Командир от такого сообщения вздрогнул и стремительными перебежками бросился к тому месту, где была позиция лейтенанта. От ярости на душманов на какие-то доли секунды потерял осторожность. До лейтенанта оставалось шагов всего несколько, и в это время Леонид почувствовал сильнейший удар в руку выше локтя. Интуитивно залег и тотчас сам себе сказал: «Попали, гады». Какая-то невидимая сила стала сжимать руку, и он почувствовал сильную боль в предплечье. Десантники видели, как их командир неловко падал на землю. Видавшие виды солдаты поняли: с комбатом что-то случилось. Сознание стало оставлять его, но он все же попытался собраться с силами и подползти к лейтенанту. Новый приступ боли вынудил его отказаться от этого. Он смутно слышал глухие разрывы и сильную стрельбу роты, которая наверху уничтожала душманов на их же позициях. Санинструктор перебинтовал его раненую руку. Комбат старался улыбнуться солдатам, которые подходили к нему. О том, что комбат ранен, знал практически уже весь батальон. Подошли заместители, он попытался встать, но подоспевший врач батальона запретил. «Здесь командую я. Лежите спокойно, вертолет вызвали, с минуты на минуту он будет здесь». — «Что с лейтенантом?» — спросил Хабаров. «К сожалению, Мельников погиб», — ответил Хмель. Этот ответ словно молотом шарахнул ему под сердце. Несколько минут он молчал, а затем спросил: «Где Бруев?» — «Я здесь, командир». — «Принимай батальон, операцию не сворачивай, продолжай выполнять задачу по уничтожению душманской базы. Я, вот видишь, вышел из строя, — виновато улыбнулся Леонид. — Лейтенанта не уберегли, жалко, из него получился бы хороший ротный. Алексей! Передай комбригу, что батальон выполняет поставленную задачу». Он услышал шум приближающегося вертолета, и через секунду винтокрылая машина, поднимая клубы пыли, мягко приземлилась неподалеку от Хабарова. Десантники бережно положили на носилки тело лейтенанта и погрузили в вертолет, а затем помогли комбату. Леонид, прежде чем зайти в вертолет, обернулся, помахал рукой солдатам и офицерам. В кабине прижался головой к иллюминатору, в это время вертолет взмыл вверх, а он еще долго смотрел вниз, туда, где остался его батальон. Какая-то пелена то ли от тоски, то ли от боли застилала глаза. Потом он перевел взгляд на тело молодого лейтенанта, которому не суждено было дожить до новых должностей и до встречи с родными и друзьями. Как комбат ни старался крепиться, а укол, который перед вылетом сделал ему врач, делал свое дело, и командир потихоньку забылся. Очнулся он на аэродроме, когда вертолет трясся на металлических плитах, выруливал к стоянке, где его уже дожидался санитарный автомобиль. Весть о том, что Хабаров ранен и его доставили на аэродром, мне сообщил Качанов. Мы быстро помчались на стоянку, куда, как правило, из района боевых действий доставляли раненых и погибших. Вертолет был пустой. «Где раненый?» — спросили У летчиков. — «Только что увезли в медсанбат». Мы следом в медсанбат. Зашли в палатку к Русанову. «Батька, привет. Только что привезли раненого из района боевых действий, где он?» — «Сын, ты где находишься? В медсанбате. Вот поэтому не шуми». — «Ладно, батька, где Хабаров? Это же наш друг».

«Пойдем посмотрим, как дела у вашего друга». Зашли в палатку. Хабаров уже с обработанной рукой, напичканный лекарствами, лежит на носилках, справа и слева от него тоже раненые. Леня под воздействием лекарств с трудом узнал нас, но вспомнил про оставленный батальон, попросил меня позвонить в бригаду и узнать, как дела. Пока Анатолий отвлекал его разговором, я бегом в штаб, позвонил в Кундуз, разузнал все про хабаровский батальон и назад в медсанбат. Комбат немножко отошел от лекарств и даже заметно приободрился от новости, что батальон задачу успешно выполнил и возвращается к месту посадки на боевые машины. Мы еще долго забавляли его разговором, пока медсестра не попросила нас оставить раненого в покое. Пожелав комбату доброго здоровья, мы вышли из палатки: На следующее утро на аэродроме проводили Хабарова в Москву. Определили его в госпиталь им. Бурденко. Ранение у Лени было очень тяжелое.

Месяца через два я возвращался из отпуска. В Афганистан возвращался с большим нежеланием, как кролик в пасть удава. Отпуск, как всегда, пролетел очень быстро и незаметно. Да по-другому летом, а тем более при родителях, друзьях, и не бывает. И вот подкрался тот день, когда тяжесть тоски навалилась на меня подобно той, которую испытывал в прошлом году. Только с каждым годом это переносить становилось все тяжелее и тяжелее. Конечно, нет смысла себя сравнивать с античным героем, который на своих плечах держит край земли, но все же моральная и душевная тяжесть в такие минуты бывает очень сильной. Ну, уж очень не хотелось расставаться с женой, сыном, родителями и уезжать в далекую, а тем более совсем чужую страну, где вдобавок еще и стреляют. Подкрадывалась нехорошая мысль, а смогу ли я их снова увидеть. И тут же сплюнул через левое плечо и от себя отогнал эту дурацкую мысль. Служба в той стране была далеко не похожа на службу в чужих странах, которые назывались советскими группами войск за границей. Там офицеры за свою ратную службу имели огромадные блага. Мы же видели одну и ту же картину каждый день: горы, зной, холод, боевые действия, переживания за своих друзей и подчиненных. Нас в Союзе даже как-то называли «ограниченный контингент», а ведь и правда, мы были ограничены абсолютно во всем. На бытовом уровне офицеры часто поругивали свое правительство, но не больше, и продолжали честно выполнять воинский долг. Вот и я, оставив семью в Белоруссии, летел в сторону Азии, а конкретнее в Фергану через столицу нашей Родины. В Москве мне даже удалось с Хабаровым повидаться. Время было неприемное, но мне, как участнику боевых действий, пошли навстречу. Позвонили в палату, и Хабаров подошел к воротам. Меня через проходную на территорию госпиталя не пропустили. Через чугунные ворота, как смогли, обнялись. Мы оба были рады видеть друг друга. Говорили минут пять, не больше, подошла дежурная медсестра и вежливо меня попросила не задерживать больного, так как ему предстоят процедуры. «Ну, Леня, быстрее выздоравливай». — «А ты берегись в Афганистане».

Встретились мы с ним спустя несколько лет, когда он учился на заочном факультете в Академии им. Фрунзе. В Фергане пару дней с Агузаровым покуролесили. У авиаторов уточнил время вылета борта на Кабул и стал собираться за бугор. Теща напекла в дорогу всяких пирожков. Самолеты в летнее время в Афганистан улетали рано утром, по прохладце, так машинам было легче. Накануне встретился с Ливинским, военным комендантом города, он обещал прислать служебную машину, которая и отвезет меня на аэродром. Утром в Афган вылетали два борта, один на Кабул, другой в Баграм. Оба экипажа были мне знакомы. Стоим около самолета, разговариваем о том о сем, о службе на чужбине. Подъехал командир корабля: «Ждем начальника политотдела, он полетит вместо правого летчика». С начальником политотдела полка я тоже был знаком. В это время к самолету подъехали еще несколько пассажиров. Во время разговора не заметили, как подкатил «уазик», из него вышел начполка. Экипаж построился, а мы, пассажиры, встали несколько левее. Так было принято У авиаторов перед вылетом. Командир доложил о готовности к вылету. И надо же, в это время мимо нас ко второму борту проходил майор Шаронов, командир корабля. Он был из Сибири, заядлый охотник. Когда служил в Фергане, мы часто с ним в выходные заходили в стрелковый тир ДОСААФ, где соревновались в первенстве по стрельбе. Надо ему отдать должное, он частенько перестреливал меня. Я самостоятельно вышел из строя и подошел к нему, начпо мое самовольство не понравилось, правда, это дошло до меня немного позже. Пока мы разговаривали, была подана команда: «По местам», и я поспешил к самолету. Однако прямо перед моим носом техник убрал трап и закрыл дверь. «Эй вы там, а как же я?» — что есть мочи пришлось заорать. Авиатор, который провожал самолет, рассказал: «Начпо сказал, пусть этот подполковник, то есть я, летит в Кабул через Баграм». Разозлился я здорово, лечу, что ли, на Черное море, забежал вперед самолета, показываю ему кулак и обзываю его нехорошими словами. А он, редиска этакая, сидит за штурвалом и делает вид, что не замечает меня. Пришлось с сумкой тащиться к борту Шаронова. «Миша, ты на нашего начпо не серчай, он у нас не от мира сего. Мы ждем не дождемся, когда его куда-нибудь на повышение отправят». Я расположился в гермокабине, и минут через двадцать лету под крылом самолета появился знакомый горный пейзаж серо-зеленого цвета. Через пару минут пейзаж начинает резко меняться. Внизу появились горные вершины, одетые в белоснежные шапки, и поневоле начинаешь щурить глаза от света, который отражается от снега. Пока глаза привыкают к яркому свету, пейзаж начинает меняться, и снова под крылом появляются серо-зеленые горы. Под днищем самолета что-то громыхнуло, от неожиданности вздрогнул. Потом дошло, да это же выпустились шасси. Через минуту-другую за иллюминаторами замелькали капониры для самолетов, а затем и командный пункт аэродрома. Самолет зарулил на стоянку недалеко от штаба полка десантников-ферганцев. Вышел на трап и сразу вдохнул в легкие похожий на ферганский чрезмерно сухой воздух. Пока летели, воздух успел прогреться. Внизу у трапа стоял Жуков, заместитель командира полка по тылу. «Здорово, Михаил, с прилетом на землю обетованную — с улыбкой произнес Вячеслав. — Как поживает Фергана?» — «Привет, Слава, стоит Фергана и ждет возвращения своих героев». Пока со знакомыми тары, бары, прозевали единственный рейс на Кабул. Пришлось заночевать у ферганцев. К этому времени Манюта, Алиев и Ливинский уехали поступать в академию. В полку из моих бывших подчиненных оставались Попов и Шатский. Никифоров по замене убыл в Тульскую дивизию. Петрякова заблаговременно предупредил, чтобы не считал меня дезертиром, что нахожусь в Баграме. Вечером, само собой разумеется, выставил бутылку на стол. Во время ужина в бункер Жукова — а я на ночлег разместился именно у него — зашел незнакомый майор. «Миша, знакомься, заместитель командира полка Павел Грачев». В дальнейшем мы с Грачевым сохранили хорошие взаимоотношения, вплоть до того, как его Ельцин снял с должности министра обороны. Да и после мы несколько раз встречались, но в основном связь поддерживали только по телефону. Затем по каким-то причинам он ушел в тень. Последний раз мы с ним встречались на похоронах Подколзина, командующего ВДВ. Кстати, он заменил Павла на должности командующего ВДВ, который ушел в Министерство обороны. Во время дружеской беседы Вячеслав меня спросил: «А ты в курсе, что у нас недавно погиб Дима Антонюк?» От услышанного я вздрогнул: Дима был хорошим взводным в разведроте, а затем помощником начальника штаба полка. «А когда и где это случилось?» — спросил я. «В прошлом месяце Два батальона совместно с мотострелками привлекались севернее Чарикара, недалеко от Панджшерского ущелья, на боевые действия. Дима исполнял обязанности начальника разведки полка. Два кишлака от духов зачистили без проблем, и далее группировка стала перемещаться в новый район. Двигались подразделения по двум маршрутам. Одну Разведгруппу возглавил Антонюк. Правда, зачем ему это нужно было, мы до сих пор не поймем», — ответил Вячеслав. «И не поймете. Когда возникала сложная обстановка, лучше быть самому на острие ножа, чтобы потом было легче людям в глаза смотреть». — «На дороге, которая проходила мимо виноградника, саперы сняли противотанковую мину, и разведчики как бы получили подсказку — всем быть начеку. За виноградным полем виднелся кишлак, домов семь не более, а вокруг него, как оказалось, был сплошной виноградник, недавно залитый водой. Одним словом, кишлак стороной не обойти. Дорога петляла, как змея, а слева и справа арыки, заполненные водой, и огромные деревья, мешающие вести наблюдение и движению техники. Подъехали к подозрительному месту. Саперы стали прощупывать дорогу, в такой обстановке разведчики, как правило, вынуждены спешиваться и прикрывать действия саперов. В это время Кузнецов, командир полка, запросил у разведчиков обстановку. Антонюку пришлось доложить командиру, что происходит вокруг. В этот момент все и началось. Стреляли душманы с двух сторон. Особенно сильный огонь был из-за дальнего разрушенного дувала. Разведчики и саперы моментально выполнили команду к бою и в ответ стали вести огонь по душманам. К стрельбе подключились боевые машины. В такой ситуации Дима выскочил из боевой машины и стремглав помчался к разведчикам. Не добежал каких-то десяти метров, угодил под пулю, а ведь мог и по радио узнать, что там делается. Банду окружили и уничтожили, всех одиннадцать человек во главе со старшим, но в этом бою потеряли и Диму, славного разведчика. Давайте помянем Антонюка», — подключился к разговору Грачев.

Утром следующего дня поблагодарил ферганцев за ночлег и на вертолете перелетел в Кабул. На аэродроме меня дожидались Ленцов и старшина роты Андрейчук. После приветствия справился у них о положении дел в роте. Поделился частью гостинцев, которые мне напекла в дорогу теща. Товарищи по оружию были рады моему возвращению. Засиделись за разговором допоздна. Под утро проснулся от знакомого и противного запаха пыли. За окнами бушевал «афганец», который беспредельничал почти до обеда. Слышно было, как на узле связи металлические части антенн раскачивались от ветра и звенели. Правда, к подъему ветер немного стих, но пыль еще витала в воздухе. После завтрака зашел в рабочий кабинет. Там уже Павлов и Баранов трудились над оформлением какого-то армейского документа. Павлов рассказал, в каких боевых операциях участвовали разведчики, и одновременно показывал отработанные документы. Павлов сказал, что он имел неосторожность доложить в армию некоторые предположительные выводы по результатам наблюдения дивизионных разведчиков. «В армии не стали долго гадать, что к чему, а составили распоряжение и в дивизию послали. Вот это распоряжение», — и протягивает мне документ. Читаю. В таком-то районе, по агентурным данным, в ночное время отмечается передвижение мелких групп мятежников в направлении дороги Кабул — Чарикар для проведения диверсионных действий. Поэтому необходимо провести доразведку и на примерных путях движения банд организовать засаду, о результатах доложить. «Да, Геннадий Васильевич, подкинул ты нам работу». — «Ну, кто же знал, что они это дело нам и поручат». — «Естественно, мотострелки в нашей зоне ответственности за нас работу выполнять не будут», — сказал Баранов. «Правильно, Юра, другие на нас работать не будут». В конце документа резолюция Петрякова: «Начальнику разведки в темное время суток силами дивизионной разведроты провести мероприятие». Решили обсудить план предстоящей операции. Район для нас не новый, хорошо изучен за долгое время пребывания на аэродроме. Рота должна в темное время перейти перевал Паймунар, далее по оврагу выйти в район боевых действий и на возможных путях выдвижения мятежников организовать засаду. Бронегруппу держать в готовности для оказания при необходимости огневой поддержки и своевременной эвакуации разведчиков. «Юра, передай в полк Чиндарову, чтобы он с завтрашнего дня одной из групп разведроты подменил дивизионных разведчиков на горе Ходжа-Раваш на пару суток. Ну что, план в таком виде представляю Петрякову на утверждение и будем готовить роту к ночным действиям?» И тут мои помощники в один голос: «Завтра на Витебск планируется прямой рейс, а мы еще не были в отпуске». Да я и сам нутром чую, на кой хрен нужна им эта операция, когда у них настроение скорректировано на отпуск. Тем более прямой рейс до самого Витебска. Им же нужно в Кабуле немного прибарахлиться. «Ладно, мужики, привет семьям, готовьтесь к отпуску, а я пошел в роту к Ленцову». В роте побеседовал с личным составом по поводу предстоящей ночной операции, затем офицеров пригласил в командирскую палатку. Довел до них свой замысел ночного мероприятия. Выслушал мнение некоторых лейтенантов. В палатку вошел старшина и попросил разрешения присутствовать. Совместно выработали план действий, вернее, уточнили некоторые детали организации засады более подробно, а также наметили маршрут движения роты. После преодоления перевала рота по складкам местности обходит виноградник и ближайшее кочевье, затем спускается в овраг и по нему осторожно выходит в район организации засады. «Все, товарищи офицеры, план утверждается, готовьте личный состав к ночным действиям». Мы еще и еще раз проиграли на макете местности порядок взаимодействия, маршрут движения, и только после этого разведчики стали готовиться к заданию. У нас существовала некоторая договоренность с кочевниками, вернее с их старейшинами о том, чтобы они не вступали в контакт с душманами, ну а если таковой произошел, то сразу об этом надо сообщить Залмаю, хозяину этого района. У нас к кочевникам было одно требование, хотите пасти свой скот в нашей зоне, выполняйте наши требования, в противном случае эта территория будет для вас закрыта. Кочевники придерживались наших требований. Беда была в другом. Мятежники жили по своим правилам. Хочешь, старейшина, жить, не водись с шурави. И вот как быть в такой ситуации кочевнику? Жизнь, конечно, им была дороже данных нам обещаний.

Поэтому информация от кочевников поступала крайне редко.

С вершины горы жилища кочевников на местности просматривались темными пятнами, а на самом деле это несколько палаток из козьих шкур или войлока. Рядом играют грязные ребятишки. Тут же женщины, делающие из козьего молока сыр, да пара огромных собак, лениво отдыхающих в тени палаток. Мужчины практически отсутствуют, по крайней мере в дневное время. Некоторые из них пасут скот. Часть молодых мужчин еще в Пакистане была рекрутирована в учебные лагеря, своеобразная людская квота, которую вожди племен должны выделять душманам. Некоторым удается найти сезонную работу в Афганистане. Несколько людей, по моим сведениям, работали на Кабульском домостроительном комбинате. На следующее утро, проводив своих помощников, улетающих в Витебск, направился в роту. Вмешиваться в работу офицеров не стал. На мой взгляд, подготовка шла по плану. Ближе к вечеру отправился в роту. В установленное время, после проверки радиосвязи рота во главе с Ленцовым направилась в сторону перевала. Через перевал проходила тропа, которой пользовались рабочие, проживающие в кишлаках на другой стороне перевала. Одни работали на домостроительном комбинате, другие обжигали кирпич в примитивных доменных печах. В январе восьмидесятого года свободное хождение через перевал было прекращено. Поводом послужили два случая, первый раз была обнаружена самодельная мина, а второй — перевал был обстрелян из миномета малого калибра.

Вот по этой тропе разведчики преодолеют перевал и спустятся в долину. Выждав некоторое время, я вывел бронегруппу на окраину кишлака Тарахейль. Поднялся на высотку, на которой было боевое охранение от батальона 350-го полка. С этой высотки просматривалась именно та часть долины, где будут работать разведчики. Предупредил старшего, чтобы были начеку. Спустился к боевым машинам, поинтересовался у Тютвина обстановкой. Ротный докладывает, что они еще в движении — вышли в указанный район, организовали засаду и терпеливо ждут. «Ладно, будь постоянно на связи». Решил пройтись вдоль колонны, а заодно проверить боевую готовность механиков-водителей. Во всех машинах из люков торчат головы в шлемофонах. Один из механиков говорит: «Не спим мы». — «Миша, а разве я подумал о вас плохо. Куликов, а ты из орудия стрелять умеешь?» — «Конечно, товарищ подполковник». — «А из пулемета?» — «Запросто». На фоне слабого освещения аэропорта увидел быстро бегущего вниз человека. Около головной машины остановился: «Там трассеры летают», и показывает рукой в сторону долины. «Спасибо, иди к своим. Николай, дай шлемофон». Только надел шлемофон, в наушниках громко щелкнуло, и тут же услышал взволнованный голос Ленцова: «Веду бой, ждем боевые машины». — «Держись, выезжаю, — ответил ему. — Заводи и давай немного выше дороги, чтобы меньше было пыли, да и меньшая вероятность вне дороги поймать мину, веди колонну к месту боя». Обогнули гору и напрямую через кишлак Паймунар выехали в долину. Трассеры продолжали летать по всему небу. Издалека это было похоже на праздничный фейерверк. Минут через пять колонна вдоль оврага прибыла в предполагаемый район засады. Вызываю на связь ротного: «Ты где?» — «Мы вас наблюдаем, разверните технику в линию машин». Выполнил его просьбу, развернул боевые машины в линию. Метров через сто свет машин вырвал из темноты группу разведчиков, которые выходили из своих укрытий и направлялись к нам. Левее показалась еще одна группа, и вдруг она залегла, тотчас густой пучок трассеров улетел в сторону овраг.а. Залегли и остальные разведчики, но не стреляли. Три боевые машины подошли к оврагу и осветили противоположный берег, а для убедительности полоснули по берегу из пулеметов. Тем не менее через короткое время разведчики в полном составе собрались около техники. Даже со стороны было заметно, что парни взволнованы. Они выиграли свой очередной бой. Долго канителиться не стали, проверили людей, оружие и по машинам. Потом я внимательно выслушал отчет Ленцова. В темное время преодолев перевал, рота спустилась в долину и по оврагу где-то часа через два вышла в район организации засады. Место выбрали удачно. Севернее небольшого кишлака Поли-Санги сходились две проселочные дороги, и далее дорога через овраг уходила к зеленой зоне в сторону автотрассы Кабул — Баграм. Вот по этой самой проселочной дороге и выходили душманы к автомагистрали. Метрах в восьмистах от кишлака было виноградное поле, огороженное старым полуразваленным дувалом. За дувалом была хорошо протоптанная тропа. Группа Карпеченко заняла позицию на противоположной стороне дувала. Группа Перкова немного дальше, метров на восемьдесят, в лощине, фронтом к так называемому слиянию дорог. Фланги группы Карпеченко прикрыли парными секретами. Лежат разведчики час, другой — кругом тишина. Прошло немного времени, и разведчики Карпеченко услышали: со стороны кишлака Паймунар скрип, напоминающий скрип старого велосипеда, и блуждающий тусклый свет. Потом выяснилось, что это был действительно свет от фар велосипедов. Звук усиливался, ротный навел прицел на шум, и вскоре в прицеле появились две фигуры велосипедистов. Ленцов пытался рассмотреть, есть ли у них оружие. Да, у каждого за спиной торчал ствол. Командир передернул затвор автомата с прицелом для бесшумной стрельбы, но стрелять не стал. Велосипедисты были в створе с группой Перкова и ближнего кочевья. «Да, может возникнуть серьезная ситуация, — сказал Ленцов. — Если они догадались о нашем присутствии, возможно, следует ожидать появление здесь банды». — «Если велосипедисты вернутся, будем брать живыми», — распорядился ротный, потом определил группу захвата: Безрядин, он же старший, с ним Веретин и Михайлов. Место для захвата выбрали почти у самого дувала, здесь тропинка почти рядом. Оговорили порядок действий: с появлением велосипедистов парни мгновенно их сбивают на землю, пока те не опомнились, перекидывают через дувал прямо в руки остальных разведчиков. Трое разведчиков долго лежали, прислушиваясь в темноте. Уже перевалило за полночь, когда старший секрета Любкевич услышал какой-то подозрительный шум. Оказалось, топот ног большой толпы. «На подходе большая группа людей», — доложили ребята командиру. Шли душманы смело, открыто, не подозревая, что на их пути засада. Впереди шла группа, человек пять-шесть, сзади еще человек тридцать, замыкали боевой порядок банды человек десять. Разведчики быстро собрались вокруг командира в ожидании его решения. «Ну что, народ, принимаем бой?» — «Гранатами их надо закидать», — шепнул Карпеченко. Ротный командует: «Подготовить гранаты, — и тут же связисту Пиминову: — Вызывай на связь начальника разведки, — а Мухамедгарипову объяснил: — Как только мы бросим гранаты, ты запускаешь осветительную ракету для подсветки местности. Понял?» — «Так точно». Показались первые силуэты, банда нарушила боевой порядок, все шли одной большой толпой. Вот в это скопище и полетело десятка два гранат. Одновременно в небо взметнулась осветительная ракета. И тут же местность осветилась, было заметно, как уцелевшие духи заметались, пытаясь унести ноги. Немногим удалось уйти в темень. Густой пучок трассирующих пуль прошил, неся с собой смерть, местность, на которой метались уцелевшие душманы, и, ударившись о землю, стремительно улетел в темное небо. Часть уцелевших духов бросилась в сторону группы Перкова. Те тоже ударили по душманам со всех стволов. Казалось, с бандой покончено. Разведчики вздохнули спокойно, но вдруг за виноградником начался обстрел десантников. Оказалось, на подходе еще одна банда. Разведчики в темноте перемахнули через дувал и пошли на соединение с группой Перкова. В спешке произошел казус, связист около дувала забыл радиостанцию. «Хорошо, что успел вызвать бронегруппу», — в сердцах обронил ротный. Выручили Карпеченко, Безрядин и Веретин. Они метнулись обратно к дувалу, за которым были слышны стоны раненых. Карпеченко с Безрядиным открывают огонь по душманам. Банда в темноте потеряла след разведчиков и сосредоточила свои усилия в направлении оврага, но команды и стрельба не прекращалась. В это время разведчики услышали радостный голос Карпеченко: «Из Паймунара выходит наша колонна, вижу огни». На радостях со всех стволов ударили в сторону мятежников. Духи в темноте разобрались, где шурави, и сосредоточили огонь в их направлении. С приближением колонны активность стрельбы со стороны душманов снизилась, а затем и вовсе прекратилась. Духам стало ясно, что пора линять в горы. Сильная стрельба всполошила всю округу, а у многих стоянок кочевники жгли костры, чтобы обозначить себя, слышен был лай собак, но разведчиков это больше не беспокоило. Они свое дело сделали, пора домой. Потерь нет, задание выполнено успешно.

Утром проснулся около десяти. Вот это даванул и даже завтрак свой проспал! Дошел до кабинета начальника. Шеф явно был чем-то расстроен и подробный доклад не стал слушать, только выяснил, нет ли потерь. «Что случилось, Николай Васильевич?» — «Ты знаешь, Миша, мне кажется, что меня с генеральской должностью кинули». — «Откуда такая информация?» — «Вчера вечером Володя Харченко позвонил, что по кабинетам штаба ВДВ гуляют всякие бредни. То ли быть преемственности в дивизии, то ли нет, но ты руки не опускай и надейся на лучшее. Лучше бы и не звонил, только настроение испортил. Да и кадровики мне все позванивали, мол, Николай, все будет в порядке. На хрен тогда было обещать должность комдива, — распалял себя шеф. — Наверное, буду уходить из ВДВ куда-нибудь в спокойный областной военкомат». Утешить я его не мог. Пошел в рабочую комнату оперативного дежурного, чтобы доложить в армию генералу Дунцу о результатах операции. Генерал внимательно слушал. Он человек спокойный, внимательный и рассудительный, по крайней мере ко мне относился по-доброму. Когда бывал в роте, раза три-четыре, не больше, всегда говорил: «Михаил, можно в баньке искупаться?». Сейчас предупредил меня, что на следующую неделю для десантников спланированы боевые действия севернее Баграма. Я поспешил эту новость передать Яренко, начальнику оперативного отдела дивизии, который не так давно прибыл на эту должность. Через пару дней Петрякова и Яренко вызвали в штаб армии для получения боевой задачи, которая была спланирована на трое суток. Мы планирование операции определили как бестолковое, хотя наш боевой эпизод по их замыслу входил в армейскую операцию. По их плану получалось, что полдня уходило на движение в район боевых действий. Развернем батальоны в боевые порядки, и уже наступает темнота. Ладно, мои разведчики ночью немного погуляют, кого-нибудь скрутят, а войска надо возвращать на ночевку. Остается один светлый день на все про все. Вот качественно и выполни задачу. На следующий день надо все сворачивать и возвращаться домой. В результате получаются одни людские и материальные затраты, но приказы начальников надо выполнять.