— Нет, никогда! — заявила Элоди. Но выглядела она не так уверенно. — Бабуля не расскажет об этом полиции. Она никогда не предаст свою семью.

— То есть ты на самом деле считаешь, что она позволит тебе выйти замуж за Валери?

— Да. Если мы сможем убедить остальных членов семьи, Бабуле ничего не останется, как согласиться.

Мы замолчали, потому что услышали приближающиеся мужские голоса.

— Розмарин, — сказал один из них. — Конечно, я знаю, как он выглядит. Мы здесь выращивали кое-что, ты разве не помнишь?

— Бабу, — прошептала Элоди. — По-моему.

— А… ну да. Бабуля еще нашла нашу маленькую плантацию… Мы думали, она понятия не имеет, что это, но она наткнулась на них именно тогда, когда листки были самого правильного размера для курения.

— Это точно Даду, — сказала Элоди еще тише.

Мужчины были совсем близко, и мы задержали дыхание.

Братья смеялись, обсуждая что-то. Теперь я ясно различал их силуэты.

— А если бы твой ребенок женился на коммунистке? Что, было бы хуже? — спросил Бабу.

Новый взрыв смеха.

— С коммунисткой, — продолжил Бабу, — все, по крайней мере, ясно. Но эта Элоди — дочь мясника-нувориша.

Я инстинктивно схватил Элоди за руку, испугавшись, что она может вытянуть из земли морковь и пульнуть в них.

— Ты продаешь этим людям теннисные корты, — заметил Даду.

— Ну конечно. Что делает умный мужчина, когда видит корову? Он ее доит. Но уж точно не женится на ней и не вводит в свою семью.

Мужчины снова рассмеялись и наконец отыскали свой розмарин. Сорвав пару веточек, они ушли, продолжая беседу.

— Ты действительно хочешь стать частью этой семьи? — спросил я у Элоди.

— О да, — ответила она. — И теперь больше, чем когда бы то ни было.

Начало ужина было не совсем удачным. Опять лингвистические проблемы. Даду вежливо поинтересовался, по какой дороге я добирался до бастиды. Из Хииэйра, сказал я, вовремя вспомнив, что прибыл на юг Франции «прямиком из Лондона». Мне казалось, что я правильно назвал аэропорт к востоку от Тулона. Но это вызвало смешки у взрослых Боннпуаров, собравшихся в столовой (дети ужинали на кухне).

— Йер-р, —поправил меня Даду и стал выспрашивать подробности, видимо в надежде, что я искорежу еще парочку географических названий. Он не был разочарован. Кавалер-сюр-Мервышло у меня без сучка и задоринки, чуть похуже — Бормес-лес-Мимозас,но на прибрежной деревеньке Ла-Буйабезя застрял и только с третьего раза выдал что-то похожее. В свою очередь я спросил: это от деревни произошло название рыбного супа или наоборот? Французы сели в лужу — никто не знал, но все веселились от души, за исключением Му-Му, бледное лицо которой побледнело еще больше. Спасибо Элоди — она положила конец моим мучениям, прошептав, что правильно говорить на конце «с» вместо «з». В моем произношении по-французски это звучало как «вареный хрен».

— Ты не мог бы чуть-чуть помолчать? — заодно взмолилась она.

Пока мы ели горячее, я молчал, опустив глаза в тарелку, но потом, во время десерта, снова разговорился. Может, конечно, мой язык оставляет желать лучшего, но слушать, как Боннпуары всей семьей обсуждают окрас нового пони у кузена, не было сил.

Случайно или нет, но ужин был приготовлен из местных продуктов, так что мне удалось возобновить тему свадебного банкета.

Как мог, я описал свое изобретение: Pi`ece mont'ee, огромная пирамида, приготовленная из карамелизированных тестяных шариков, наподобие профитролей. Мы бы могли заменить шарики свежим инжиром (эти мясистые плоды всегда представлялись мне недооцененным даром природы человечеству).

— Нет, нет, это невозможно, совершенно невозможно, — эмоционально проговорил Бабу.

Элоди, сидевшая рядом с ним, выглядела так, будто готова была заколоть его вилкой.

— Инжир и впрямь не так прочен, как теннисный мяч, — сказал я, вызвав одобрительный смех у большей части собравшихся за столом.

Бабу притворился, что подобная насмешка его только развеселила, но я не сомневался, что нажил себе врага. Так ему и надо, подумал я. После монолога в огороде он заслуживал и не такого наказания.

— На всякий случай я уже попросил менеджера моей чайной в Париже сделать пробный экземпляр, — сказал я.

— А что вы имеете против традиционного английского свадебного торта? — спросила одна из тетушек Валери, пресс-секретарь президента. Мне она представилась как Людивин Сент Арманд де Боннпуар. Да уж… Свою девичью фамилию она приткнула в самый конец, и теперь, когда ей требовалось подписать чек, теряла целую минуту.

Высокая и худая женщина, темные крашеные волосы, забранные в простой конский хвост, тонкие черты лица… Ничего особенного, более молодая версия Даду, подумал я. Высокомерия в ней было хоть отбавляй, словно, потеряв девственность, она выиграла в лотерею. Но должен признаться: возможность понаблюдать за пресс-секретарем, который по роду своей службы сделает официальное заявление в случае, если президента все-таки застрелят, в некотором роде возбуждала.