Игорь слушал внимательно. Любопытно…

До сего дня герр профессор был сторонником эволюции. Просто не представлял себе ничего иного. Но теперь он определенно чувствовал — вполне серьезно, — что его убеждения стали чахнуть, слабеть и рассыпаться. Их не пошатнули православные книги на эту тему, которые Лазарев-старший читал раньше, хотя там доказывалась именно креационная теория. А вот этот рыжебородый начал упорно раскачивать… Он — первый в жизни профессора.

Но все-таки, как понять… Экскурсовод сам говорит: много есть нерешенных, еще непонятных вопросов и у них, креационистов, и у эволюционистов.

И вдруг случилось нечто… Ну, вроде довольно обычное.

По музею двигалась другая экскурсия. Независимая от студенческой, особой. И вел ее другой гид музея, явно со стажем. Детская экскурсия. Ученики класса пятого-шестого.

Невольно Игорь стал наблюдать за стилем экскурсии, за манерами экскурсовода.

Ученый человек. Явно. В ладном костюме, немного сбившемся от резких, порывистых жестов. С черной стильной бородкой, такого типа, что обожают отпускать люди науки. Лет пятидесяти плюс-минус, скорее — плюс… С указкой в руке.

Из его объяснений Лазарев легко сделал вывод: чернобородый — несгибаемый эволюционист. Все, что он излагал, четко соответствовало теории эволюции. Про креационизм он не упоминал вообще. Даже вопрос так не ставил. То ли просто зазубрил от и до, как полагается по традиционным инструкциям, то ли сам давно стал однозначным и бескомпромиссным сторонником эволюционизма.

Все движения этого экскурсовода были угловатыми. Он перемещался очень быстро, рывками и вел за собой группу. Тащил за собой грубовато, словно на веревке. Дети послушно семенили следом. Чернобородый остановился возле старушки Люси, резко ткнул в нее указкой — бедная дама! — и громко заговорил. Речь оказалась тоже очень резкой, отрывистой, немного гнусавой и нечеткой. Второй бородач тараторил и слегка присвистывал, сбиваясь на фальцет. Не улыбался, не шутил с детьми, зато зачем-то сдвигал брови. И при всей своей хмурости и нахохленности отчетливо петушился. Отбарабанивал свою речь без всякой интонации, монотонно и безразлично.

— Вот тот самый скелет Люси, о котором вы уже знаете. Это — то самое переходное звено. Его наглядное доказательство — австралопитек, завершивший собой эволюцию человекообразной обезьяны и начавший эволюцию первобытного человека. Он был найден научной экспедицией и выставлен во всех крупных музеях мира. Теперь перейдем к представленным формам эволюции человека…

Не дав возможности никому задать вопросов, чернобородый таким же угловатым бешеным шагом погнал за собой группу дальше. Снова ткнул бешено указкой и забарабанил в таком же ритме, таким же голосом.

Игорю стало жалко этого человека. Он вообще ни на кого не смотрел. Он вещал. На студентов тоже ноль внимания. Они ему не друзья и не враги, они ему просто по фигу. Чернобородый будто видел и слышал одного себя, барабанящего в безумном ритме, без единой собственной мысли, все от и до по учебникам эволюции, не предполагающим никаких альтернатив и возражений. И стиль изложения вовсе не для детей. Надо бы как-то попроще…

И другой экскурсовод рядом. Спокойный человек в свитере, невозмутимый взгляд, чуточку усталый. Тихий голос. Скромные манеры, рассказ слегка ироничен и забавен.

Так получилось совершенно случайно — два антипода рядом, в одном зале. Два столь разительно отличающихся друг от друга человека, двое ученых и двое сторонников противоположных взглядов, взаимоисключающих мнений… Бывают ли в жизни случайности?

Ну, это уже не из области рацио. А сейчас — именно сейчас, потому что в зале пересеклись две экскурсии, — невольно, бессознательно и, наверное, окончательно все симпатии переместились в сторону рыжебородого. Вот он, переломный момент.

Войдя в дом, мать огляделась и удивилась.

— Игорек, я вроде не так давно у тебя здесь была… А сколько изменений! Как здесь стало красиво, чисто, уютно! Этот дом хорошеет на глазах. И кто же тебе помог его так преобразить?

— Поликарпыч, — признался Игорь. — Он у меня тут теперь живет. Отсюда и на работу ездит.

— А его семья? — поинтересовалась мать, снимая шубу.

Вместе с ней в дом ненадолго прилетели февральские холод и сырость. А как хорошо не так давно Игорь с Поликарпычем на двоих встретили Новый год! И никого-то им больше не было нужно…

Единственное, от чего страдал здесь Игорь, — так это от отсутствия ванны. Мыться ему по-прежнему требовалось неукоснительно каждый день, даже два раза в сутки. Но он уже пообвыкся на даче, попривык и приспособил для омовений большое гремящее старое корыто, а потом Поликарпыч спроворил ему хитрый душ из бадьи, сделанный по собственной конструкции старого часовщика.

Только со старым мастером и поделился Игорь своей бедой, утаив от него профессорское предсказание.

— Мазь я тебе одну достану, — сказал Поликарпыч. — У моей сеструхи знакомая есть, на Дальнем Востоке живет. Травница она. Сеструхе почки лечила. Ну, совсем не вылечила, а помогла здорово. Секреты там у нее свои, тайны. Не люблю я всего этого, но сестра говорила, будто от не заживающих долго ран есть там какая-то мазилка. Попробуем.