— Я понял, Каша! — стонал Цернциц, обливаясь слезами. — Я все понял!

Последними силами, которые еще оставались в его выгорающем изнутри теле, Пыёлдин раздвинул в улыбке губы, поняв, что Цернциц его услышал. Казалось, в эти последние мгновения для него не было ничего важнее, чем прохрипеть бестолковые, дурацкие слова, сохранившиеся в нем с давних, молодых еще времен, когда он был глуп и счастлив.

Это были последние слова президента Пыёлдина.

Он умер с улыбкой на устах.

Цернциц обессиленно отшатнулся и остался стоять на коленях перед мертвым уже Пыёлдиным. А по другую сторону от президента точно в такой же позе, на потрясающих своих коленках стояла Анжелика, первая красавица планеты Земля, а между ними все еще колыхался, как поднявшаяся кобра, атомный гриб. Из развороченной груди президента поднимался нестерпимый космический жар — смертоносная, неуправляемая реакция продолжала бушевать в пыёлдинской груди…

Сотни тысяч людей, нахлынувших в город, охватили усталость и безразличие. Погасли костры, лежали брошенными в траве бубны и гармошки, свистульки и бубенцы. Налившиеся тяжестью руки безвольно лежали на коленях. И не было сил поднять их, чтобы прикурить или разжечь костер…

Гриб, торчавший из груди Пыёлдина, постепенно развеялся, и только обугленные края раны в груди говорили о необычной смерти президента.

Тихо и потерянно вошли в Дом Цернциц с Анжеликой, поднялись на лифте к самому верху и как-то замедленно, словно даже не вполне понимая, что делают, открыли сейфы, набитые долларами, откинули хитроумные щеколды, распахнули тайники. Обитатели Дома, потянувшиеся за ними, принялись, не торопясь, набивать долларами сумки, мешки, толстые пачки зеленых купюр совали за пазухи и уносили, кто сколько мог. Вместо них приходили другие и тоже нагружались долларами. Слух об открытых сейфах пронесся по городу, и до самого утра не прекращался поток людей к сейфам Цернцица.

За ночь сейфы опустели, и Цернциц с Анжеликой покинули Дом. Они расположились в сквере, на траве, и с полнейшим безразличием смотрели, как растекались сокровища Дома.

— Может быть, и нам взять немного? — предложила Анжелика. — Авось пригодятся…

— Ну их, — ответил Цернциц. — Их уже нигде не примут… Половина фальшивые, я сам печатал их в подвалах Дома… А которые настоящие, тоже… Билл-Шмилл отменил старые доллары, выпустил новые… Эти уже никому не нужны.

— Что будем делать?

— Пошли отсюда, — Цернциц поднялся и отряхнул от земли штаны. — Здесь нельзя находиться.

— Почему?

— Всех этих людей, — Цернциц обвел ладошкой вокруг, — нельзя оставлять в живых. Они опасны для любого президента… Шкурой чую — пора уходить.

— Подождем немного… Нет сил…

— Немедленно! — Цернциц протянул Анжелике руку, помог подняться. Мимолетное касание ее ладошки неожиданно придало ему сил, он распрямился, глянул вокруг остро и твердо. — Пошли, Анжелика! — И он решительно направился навстречу солнцу. Надо торопиться.

— Куда?

— Куда глаза глядят.

Часа через три город остался позади, скрылся за верхушками деревьев. Только верхние этажи дома возвышались над горизонтом, сверкая в синем небе чуждо и недоступно.

— Пошли, Анжелика… У нас мало времени.

— Может, отдохнем? — спросила красавица.

— Нет, Анжелика!

— Нам что-то угрожает?

— Да!

Потом, когда наступил вечер, они сидели на разогретой за день железнодорожной насыпи, перед ними в углях чернели комья печеной картошки, а за спиной проносились тяжелые составы. По этой ветке ходили только грузовые поезда с железной рудой, углем, стальными болванками… Когда составы проносились мимо, вздрагивала земля и скатывались вниз мелкие камешки насыпи…

А еще позже, когда солнце зашло за острые кукурузные метелки, оба одновременно почувствовали, что в мире наступила какая-то неестественная тишина. Казалось, даже дуновение ветерка невозможно. Затих скрежет жестких листьев кукурузы, даже слабые огоньки их маленького костра замерли в воздухе, и остановились в полете редкие искры.

— Смотри, — Цернциц показал в сторону города, который они оставили несколько часов назад. — Смотри, — повторил он.

Анжелика подняла от костра голову и увидела, как над горизонтом поднимался и креп, наливаясь чудовищной неземной силой, атомный гриб. Он был точь-в-точь такой же, какой поднялся этим солнечным утром из пыёлдинской груди, такой же уверенный в своей правоте и несокрушимости. Только этот был в миллионы раз больше.

— Ты этого боялся? — спросила Анжелика.

— Пошли, — Цернциц протянул руку красавице.

— Куда?

— По ту сторону насыпи… Там он нас не достанет.

— А здесь достанет?

— Идет волна жара, идет волна радиации, взрывная волна… Не каждый состав устоит на рельсах…

Под насыпью проходила бетонная труба для стока воды в половодье. Она была не менее метра в диаметре, и войти в нее не составляло большого труда. В этой трубе, влажной еще после недавнего ливня, расположились Анжелика и Цернциц.