— Подачку? — усмехнулся Пыёлдин.

— Да, — невозмутимо кивнул Цернциц. — Да, Каша. Но не обещай сделать их счастливыми. Это все равно что посулить всем женщинам сделать по ребенку. Технически это возможно, но не надо. Детишек они сделают себе сами. Без твоих президентских усилий.

— Дерзишь, Ванька.

— Совсем немного… Шуту позволено.

— Ты — шут?

— Конечно. — Цернциц печально посмотрел в глаза Пыёлдина.

— Что-то последнее время я стал плохо тебя понимать…

— С президентами это случается, Каша.

— А ты не перестал меня понимать?

— Народ ликует, Каша… Телевидение заняло все подходы к Дому… Ты снова появишься перед планетой…

— Вперемежку с кучей костей?

— Нет, костей больше не будет. Твое восшествие на престол вообще можно считать бескровным… Другие, для того чтобы стать президентами, кладут костей гораздо больше. Те жалкие капельки крови, которые упали на асфальт, уже никого не ужаснут. Ты не устроил гражданской войны, не захватывал с помощью пушек и танков правительственных зданий, не расстреливал соратников и соперников… Ты самый гуманный и великодушный президент в истории. Да, Каша, да!

— Что мне сказать народу?

— Скажи, что начинается новая жизнь, полная надежд и уверенности в будущее. Скажи, что граждане получили наконец президента, который никогда их не обманет и не предаст. Что и ты надеешься на их поддержку, что только благодаря их поддержке сможешь что-то сделать для страны, для истории, для них самих. Этого будет достаточно.

— Но это же пустая болтовня, Ванька!

— Конечно! Но иного от тебя и не требуется. Надо соблюдать правила президентского приличия. А если нарушать эти приличия, то не так сразу, Каша, не так сразу.

— Надо же, — озадаченно проговорил Пыёлдин и направился к выходу. Но тут его остановила Анжелика. Вернее, не остановила, она просто оказалась у него на пути. И Пыёлдину ничего не оставалось, как обнять красавицу, прижать к себе, опустить лицо в ее волосы и замереть на какое-то время, подчиняясь внезапному наплыву обреченности…

То ли в глазах Анжелики он увидел что-то необычное, то ли Цернциц смотрел на обоих как-то очень уж встревоженно, то ли сам он почувствовал приближение чего-то важного, что выше всех его личных страхов, стремлений, страстей…

А может, просто изменился Пыёлдин к этому моменту настолько, что уже самые что ни на есть возвышенные, а то и величественные чувства стали просачиваться в его заскорузлую душу и наводить там скорбный порядок.

Он уже хотел было отстраниться от Анжелики, но красавица обхватила его трепетными своими руками, еще теснее прижалась к нему. Пыёлдин вдруг понял, что Анжелика плачет, спрятав лицо. Он совсем растерялся, никогда еще ни одна женщина не плакала у него на плече, обескураженно посмотрел на Цернцица, прося помощи и совета, но тот лишь развел руками. Было, конечно было, влюблялся Пыёлдин несколько раз в своей непутевой жизни и каждый раз при этом впадал в такое неуправляемое исступленно-счастливое состояние, что только очередной срок заключения излечивал его и немного успокаивал.

Но вот так… Чтобы первая красавица мира безудержно рыдала, заливая его грудь божественными своими слезами… Такого не было. Да что там говорить — такого вообще ни с кем никогда не было и быть не могло.

И не будет.

— Анжелика, — проговорил потрясенный Пыёлдин, сам готовый расплакаться. — Анжелика, милая… ты что, а?

— Каша… Давай сбежим, а?

— Куда?!

— В леса, в поля, в горы… Ваньку с собой возьмем… У него денег много, он с нами поделится… Он же всегда с нами делился… Он поделится, Каша!

— Поделюсь, — кивнул Цернциц, и его глаза тоже наполнились слезами. — На фига они мне, эти деньги, на фига мне столько одному…

— И ты готов удрать? — спросил Пыёлдин, не выпуская Анжелику из объятий.

— Ради тебя, Каша, я на все готов.

— Ради меня в леса?! А разве не лучше ради меня остаться здесь?

— Нет, Каша… Только удирать. И лучше сегодня, лучше утром… Пока не кончилось утро, Каша.

— А страна? — спросил Пыёлдин растерянно.

— Какая страна, Каша?! О какой стране ты говоришь?!

— А народ?

— Какой народ, Каша?! — плачущим голосом спросил Цернциц. — О каком народе ты говоришь?!

— О том, который избрал меня президентом!

— Ох, Каша… Народ — это мы с тобой и Анжелика… И больше нет никого на этой земле… Нас трое. Когда-нибудь нас станет больше, может быть… Но пока нас трое. Нас только трое, Каша!

— А те сотни тысяч, которые находятся в этом Доме! А те, которые стали лагерями вокруг города?!

— Ты не сделаешь их жизнь лучше, Каша… Ты сделаешь их жизнь хуже, потому что они поймут, как плохо, как убого живут, какие они нищие, голодные и оборванные… Пока тебя не было, они этого не знали. Кончится тем, что они разочаруются в тебе и проклянут тебя.