Шрифт:
– Погоди, дед, - не понял я, - ты что это несешь? Как ты мог увидеть мой крест, если он под одеждой?
Дед состроил подчеркнуто идиотическое выражение лица и я понял, что все предыдущее было спектаклем, рассчитанном на… на что? Что мы с Усманом не будем гневаться на то, что не получили положенных почестей? А с чего нам гневаться?
– Какой сейчас год?
– спросил Усман.
– Засушливый, - с готовностью ответил дед, - только-только и собрали хлебушка, чтобы с голоду не сдохнуть да подати заплатить. С Божьей помощью, - добавил он и состроил такое ангельское лицо, что стало сразу понятно, что хлеба в этом году собрали все-таки несколько больше.
– Какой год от рождества христова?
– уточнил Усман.
– Как какой?
– не понял дед.
– Сколько лет прошло с тех пор?
– Ой, много! Так много, что и не упомнить! Страсть как много!
– Ты грамотный?
– Никак нет, ваше священство! Закон блюдем свято. И никто из моих ни-ни, ни в коем разе, спаси господи.
– Кто сейчас правит страной?
– Анператор.
– Как зовут?
– Его анператорское величество Николай Александрович Вторый.
Усман повернулся ко мне и растерянно произнес:
– Ничего не понимаю. Если правит Николай Второй, здесь должна быть железная дорога.
Он снова повернулся к деду:
– Где железная дорога?
– Не могу знать, ваше священство. Окромя вот этой вот дороги, других не ведаем.
– Понятно… А скажи-ка мне, дед, вот что. Кто в вашей деревне помещик?
– Его сиятельство боярин Евпраксин, Аристарх Львович.
– Параллельный мир, - сказал я.
– Что?
– не понял Усман.
– Это не прошлое, это параллельный мир. У нас во времена Николая Второго крепостного права уже не было.
– Значит это прошлое параллельного мира. Или это не тот Николай Второй. Ладно, поехали в эту Михайловку, здесь от них все равно больше ничего не добьешься. И вот еще что, - он обернулся к аборигенам.
– Смотрите сюда.
Усман лениво размахнулся расслабленной рукой и резко ударил по краю телеги. Кусок горбыля шириной с пол-ладони и толщиной в палец с хрустом разломился.
– Если кто-то дернется, - сказал Усман, - и я подумаю, что этот кто-то хочет завладеть нашим оружием, с ним будет так же. Понятно?
Аборигены дружно закивали, мы погрузились на подводы и двинулись в путь. Дебилоподобный мужик пересел на первую телегу, мальчишка - на вторую, а третью оккупировали мы втроем с Усманом и дедом.
7.
Деда звали Тимофеем, мужика - Устином, а мальчишку - Федором. Устин был сыном деда, а Федор, соответственно, внуком. Я отметил, что первые буквы имен следуют в алфавитном порядке и сказал это деду, но тот то ли не знал, что такое алфавит, то ли смертельно боялся обнаружить свое знание. Кажется, в этом мире крестьянам запрещают учиться грамоте. Почему?
Дед Тимофей ответил на этот вопрос обстоятельно и со знанием дела.
– А зачем хрестьянину буквы знать?
– спросил он и сам себе ответил.
– Незачем. Одна беда от этой грамоты простому человеку. Ничего хорошего для простого человека в буквицах этих нет и быть не могет.
– А как же библию читать?
– спросил я.
Дед так перепугался, что, казалось, стал вдвое меньше.
– Да что вы говорите, ваше священство!
– забормотал он.
– Нешто мы совсем темные? Мы же знаем, что библию читать токмо вашим священствам дозволено, а нам, темным, запрещено наистрожайшим образом.
– А с чего ты взял, что мы священники?
– подал голос Усман.
– Как это с чего? Вон у товарища твоего крест на груди. Нешто не ясно?
– Разве обычные люди не носят кресты?
– удивился я.
– Да как можно!
– дед зашелся от негодования.
– Святотатство и богохульство!
– А как у вас к мусульманам относятся?
– спросил Усман.
– К бусурманам? Да никак. Люди как люди, только вера у них другая.
– Поганая?
– уточнил Усман.
– Ну да, поганая, языческая, то есть.
– Как же это языческая? Языческая вера - это когда богов много, а у мусульман бог един.
– Не знаю я, - вывернулся дед, - я человек темный, святым делам необученный. Слыхал я, что бусурманская вера поганая, а правда то или нет, мне неведомо. Может, и неправда. А ежели хотите порасспросить кого, так вам в Троицк надо, это по московской дороге два дня пути и один день в сторону, на запад. Там монастырь стоит, там вам монахи на все вопросы и ответят, - дед загадочно хихикнул.
– А сколько народу в Москве живет?
– спросил я, сам не знаю зачем.