Помощник гарпунёра уже перезарядил пушку. Парень он здоровенный, и снаряжённые пятипудовые гарпуны таскает, как перышки. Петрович чуть помедлил и решительно взялся за рукоять своего промыслового инструмента…

В упор промахнуться трудно. Гарпун вонзился на всю длину — так, что линь торчал прямо из тела кита, словно неправдоподобно толстенная нитка. Вот и всё, Ромео ты наш морской млекопитающий…

Законы природы есть законы природы. В видовой памяти серых китов записана информация о куда более высокой ценности самки для выживаемости всего китового племени. Она вынашивает своего одного-единственного детёныша восемнадцать месяцев, а потом кормит его молоком и оберегает от всех мыслимых и немыслимых опасностей огромного и жестокого мира, пока китёнок не подрастёт. Так что роль самца — с этой точки зрения — совсем невелика.

Отмечены случаи, когда из пары загарпунивали кита-мужика. Китиха в этих случаях отнюдь не изображала рязанскую княгиню Евпраксию, которая после гибели в ставке Батыя мужа своего, князя Фёдора, выбросилась из окна высокого терема с ребёнком на руках. Самка кита резво прибавляла оборотов и уходила, пока китобои возились с её супругом. Всё правильно — она спасала новую жизнь, которой ещё только предстоит явиться.

Киты — не люди, и подходить к ним с человеческими мерками нельзя.

Считается, что термин «бич» происходит от английского слова «beach» — пляж (берег в широком смысле слова). «Бичами» или, точнее, «бичкомерами» (от английского выражения «beach comer» — «приходящий на берег») называли безработных моряков, списанных с корабля на берег и ожидающих места на каком-нибудь судне, где их труд будет востребован.

У нас бичами тоже называли моряков, но не безработных в полном смысле слова (как известно, безработицы в Советском Союзе не было), а находящихся в резерве в ожидании направления на пароход. Ожидание это, как правило, слишком долгим не бывало, да и кое-какие деньги за время пребывания в резерве платили. Поэтому определение «бич» в этом случае носило скорее ироничный характер. Однако существовали и другие, настоящие бичи, подпадавшие под печально известные аббревиатуры «бомж» и «боз» («без определённого места жительства» и «без определённых занятий»). Местами обитания бичей являлись в основном портовые города Севера и особенно Дальнего Востока, так как бич — это тот же бомж, только бомж с водоплавающим прошлым. А механизм превращения человека в бича был предельно прост.

На Крайний Север и на Дальний Восток завербовывались по контракту — как минимум на три года. Своей рабочей силы в этих местах с суровым климатом и тяжёлыми условиями жизни и быта никогда не хватало, а флот — особенно рыбопромысловый — остро нуждался в кадрах. Вот и ехали лёгкие на подъём люди со всех концов Советского Союза на край света, наслушавшись воспевавших длинный рыбацкий рубль сладкоречивых вербовщиков.

Рубль этот и в самом деле имел солидную длину, однако доставался совсем не просто. Многомесячная тяжёлая и однообразно-отупляющая работа в холодном штормовом море на борту малокомфортабельной (а зачастую и малоразмерной) железной коробки требовала сил, здоровья и нервов. Усталость накапливалась, и людям требовалась разрядка. И по окончании промыслового рейса, получив в кассе какой-нибудь сахалинской или магаданской рыбкиной конторы немалые деньги, вернувшийся с моря народ пускался в разгул. У подавляющего большинства моряков семьи жили за тридевять земель, и попасть в пограничные зоны на окраинах страны жёнам было не так просто. И самим морякам далеко не всегда удавалось побывать дома — промежутки между рейсами были недолгими, и лететь туда-обратно через весь Союз ради нескольких дней представлялось не слишком разумным (не говоря уже о стоимости такого путешествия).

Праздник жизни обычно начинался в ресторанах, а продолжался (и заканчивался) по квартирам, убогим домикам, а то и вовсе по многокомнатным (точнее, многокаморочным) баракам. Хозяйки подобных злачных мест прилагали все усилия, чтобы выдоить угодившего в их тенёта до последней копейки: ублажали, кормили (естественно, за его же деньги) и бегали в ближайший магазин за спиртным, как только запасы горячительных напитков начинали иссякать.

Конечно, далеко не все отдыхали именно так, но многие — сладкая трясина затягивала. А потом подобное межрейсовое времяпровождение входило в привычку. Поначалу люди занимались самообманом: ну ещё рейс, закончится контракт, заработаю, наконец, деньжат — и домой! Но один рейс сменялся другим, а деньги уходили гораздо быстрее, чем приходили, и всё начиналось сначала.

И кроме того, начинались проблемы на работе. На рыболовецких судах на пьянку смотрели сквозь пальцы, но до определённого предела. Когда же привычка к водке начинала мешать работе, к виновным применяли карательные меры — лишали премий, понижали в должности, посылали на ремонтирующиеся суда, где заработок был на порядок меньше. И в итоге — списывали подчистую и увольняли. Понятно, что человек сам хозяин своей судьбы, и что силком алкоголь ему в рот лить никто не лил, но общая атмосфера «Дикого Востока» уж очень располагала к развитию подобных сюжетов.

Потеряв работу, человек начинал катиться вниз. Устраивались на временные работы, — кочегарами в котельные или грузчиками в магазины — перебивались редкими случайными заработками. Получался замкнутый круг — денег на авиабилет домой никак не удавалось заработать до того, как уже почти сформировавшегося бича выгоняли с очередного места работы. И из дома такому человеку редко когда помогали — за несколько лет отсутствия кормильца, отправившегося за золотым руном, семьи (у тех, у кого они вообще были) обычно разваливались, и прежний муж при наличии нового уже никому не был нужен. А завести семью на новом месте было практически невозможно — в портовых городах на берегах Тихого океана мужское население в те времена существенно превышало по численности население женское. Из-за этого обстоятельства дальневосточные невесты были очень разборчивы, и у спивающейся личности не имелось никаких шансов обратить на себя их благосклонное внимание.