Объектом промысла были так называемые меховые тюлени (по науке их называют настоящими — в отличие от ушастых тюленей). Ларга, или пятнистый тюлень, со светлой шкурой, усеянной многочисленными тёмными пятнами, словно у леопарда. Крылатка, или полосатый тюлень, — у этого на шее и вокруг передних ласт на тёмном фоне шкуры резко выделяются широкие жёлтые полосы, словно нарисованные кистью. Акиба, или кольчатая нерпа, — зверь-невеличка (его называли «рукавицей»), с чуть рыжеватым светлым мехом и кольцеобразными пятнами на шкуре. Был ещё лахтак, или морской заяц, — травоядный, в отличие от трёх предыдущих представителей тюленьего племени. Весил этот «зайчик» до ста пятидесяти килограмм, и брали его только на льду — тяжеловат, особо не потягаешь. Зато он не опасен, а хищный тюлень-рыбоед может в агонии и палец отхватить.

С мясом тюленей обходились так же, как и с моржовым мясом — на фарш его. А вот процесс обработки шкур был несколько сложнее. На палубе со шкур срезались остатки мяса, а сами «пиджаки» подавались в мездрильную машину. Ребристый барабан мездрилки снимал с них слой подкожного жира, который потом перетапливался, доводился до янтарного цвета и до жидкой консистенции и сливался в специальные жировые танки. Обработанные же шкуры заливались крепким соляным раствором — тузлуком — и упаковывались в бочки.

На тюленьем промысле добытчикам приходилось куда тяжелее, чем на промысле моржей. Холодные дальневосточные моря в апреле месяце совсем не напоминают Чёрное море в июле; фангсботы гонялись за добычей сутками, и значительная часть самой грязной работы по разделке тоже ложилась на плечи охотников. Случались и опасные приключения.

Однажды за возвращавшимся к судну тяжело гружёным фангсботом увязалась касатка, привлечённая запахом крови. При своих размерах касатке — пожелай он вдруг такого — не составило бы особого труда перевернуть утлую скорлупку бота. Стрелять из карабина в громадную зверюгу — самоубийство, а оказаться в ледяной воде рядом с самым страшным хищником северных морей — тоже приятного мало. Пришлось выкидывать за борт добытых тюленей, тушу за тушей, облегчая бот и смиряя разыгравшийся аппетит касатки. И только когда в воду плюхнулась последняя туша, касатка отстала, словно догадавшись, что с людей ей больше взять нечего.

В другой раз фангсбот с разгона налетел на подсов и перевернулся. К счастью, люди выбрались на лёд и спасли рацию — судно подоспело к потерпевшим кораблекрушение без промедления. Охотники отделались испугом, потерянной добычей и промокшей одеждой, да ещё долгой морокой с написанием объяснительных по поводу утопления карабина — в те времена за огнестрельным оружием, да ещё боевого класса, следили очень строго.

Люди на борту ЗРСов (да и промысловых судов вообще) собирались самые разные. Комсостав — штурмана и механики — эти были выпускниками разных мореходных училищ, сознательно выбравшими профессию моряка, а вот рядовой состав (особенно обработчики) являл собой очень пёструю картину: с бору по сосенке, сборная солянка. Среди них можно было встретить и человека с сомнительным прошлым, и научного работника, от безденежья подписавшего трёхлетний контракт и стоически принимавшего все тяготы промыслового морского труда в надежде на хороший заработок.

Наиболее экзотическими человеческими экземплярами являлись, конечно, старшины фангсботов. В большинстве своём они были жителями Сахалина и стреляли зверя ещё со зверобойных шхун. Попадались виртуозы, способные с двадцати шагов выбить из карабина донышко у пустой бутылки, положенной набок горлышком к стрелку, — пуля входила через бутылочное горло и вышибала у стеклотары дно. На «Зубово» был такой промысловик, по кличке Кровавый Билл (я и имени его настоящего уже не помню). Коренастый, с редкими зубами, с густой тёмной бородой (на фотографии он пятый слева среди стоящих), с кривым носом и хриплым смехом, этот сорокалетний мужик мог бы без грима сниматься в «Острове сокровищ» или в «Пиратах Карибского моря» — хотя по жизни был человеком добродушным.

Романтики на зверобойном промысле не густо — в основном там тяжёлый и грязный труд. В течение нескольких месяцев несколько десятков человек живут в железной коробке, качающейся на волнах или скрежещущей по льдам. Смена обстановки отсутствует, и особых развлечений не имеется — разве что десяток кинофильмов, которые прокручивают по много раз и уже выучили наизусть. Да и не до развлечений — слишком много времени занимает работа, причём в основном однообразная и отупляющая. Неудивительно, что иногда бывали срывы — дело доходило и до жестоких драк (если тут были замешаны немногочисленные на борту женщины). Правда, такое случалось редко.

И опять-таки неудивительно, что, сбрасывая стресс, экипажи зверобойных судов очень уважали спиртное — или хотя бы что-то, что под эту категорию могло подходить (например, брага). А ближе к концу промысла, когда план уже был выполнен и перевыполнен, капитан снял с охоты два бота и отправил их в Аян — за водкой. Погода не благоприятствовала дерзкому предприятию, и ладьи посланцев долго петляли среди льдов. Добрались они до цели своего вояжа только глубокой ночью, но отступать было некуда.

Вероятно, директор поселкового магазина в Аяне и по сей день хранит в своей памяти те неизгладимые впечатления, которые он получил, будучи разбужен в три часа пополуночи у себя дома группой небритых личностей с ножами и карабинами. К счастью, это оказались не беглые уголовники — ночные гости просто вежливо попросили ошарашенного работника торговли отпереть лабаз и отоварить их вожделенной влагой за наличный расчёт.

Вообще профессиональные зверобои жестокими людьми не были — они просто делали свою работу, за которую им платили хорошие деньги. Приведу интересный пример.

В рейсовом задании всегда указывался план по добыче, а также лимит (то есть сколько всего голов морского зверя можно добыть, не выходя за рамки установленных ограничений на отстрел). Естественно, лимит всегда был выше плана — ведь план при социализме всегда полагалось перевыполнять. Заработок при выполнении плана очень существенно отличался от заработка при недовыполнении плана, а за перевыполнение полагалась дополнительная премия. В перечне объектов промысла были бельки — ещё не перелинявшие детёныши тюленей с нежным белым пушистым мехом. Патронов на застигнутых на льду беспомощных тюленят не тратили, боясь попортить ценные шкурки. Их били первобытно-варварским способом — сапогом по носу. Так вот, план по белькам выполнялся (а куда деться?), но никогда не перевыполнялся. Люди шли в море за деньгами, но у них было за душой и ещё кое-что, кроме жажды наживы…