— Нэ-эт! — убедительно возразил Зауэр. — Это Салют нашей фрейлейн.

— Вряд ли…

Не успел Петр Лаврентьевич докончить своей фразы, как налево от них мелькнул чей-то розовый сарафан и скрылся в чаще.

— Вот разве этой фрейлейн… — шепнул Терентьев немцу.

Утро между тем действительно разгулялось, так что, когда общество подошло к тому месту, где был оставлен шарабан, косвенные лучи показавшегося из-за горизонта солнца необыкновенно эффектно окрасили всю местность каким-то прозрачным, будто дрожащим, красноватым оттенком. Птички весело чирикали теперь повсюду, а вдали, над просыпавшимся селом, кое-где белелись уже волнообразные столбы печного дыма.

— Знаете что? — сказал Терентьев, выводя лошадь на пашню. — Мы пройдем до мостика пешком, а то втроем здесь не особенно удобно ехать. По меже мы выберемся сухой ногой.

— Бойко фрейлейн махнула! — мотнул головой Август Карлович, щурясь вперед и никого не замечая.

— У ней страсть ездить сломя голову, — заметил управляющий недовольным тоном. — Двигайтесь, господа!

Он повел за повод лошадь, а остальные пошли сзади, за шарабаном.

— Какая здесь прелестная местность! — говорил дорогой Матов, то и дело оглядываясь по сторонам. — А ведь, кажется, ничего нет особенного.

— Жаль только, что вот этот перелесок загораживает мостик и вид на мельницу, — возразил Петр Лаврентьевич, кивнув головой налево.

В самом деле, березовый лесок, неправильной дугою огибавший с этой стороны пашню, значительно портил общую картину.

— Вот мы обойдем его сейчас, и вид сделается несравненно лучше, — продолжал управляющий. — Давно бы следовало расчистить это место, да никому в ум, должно быть, не приходило. Я бы вам советовал, доктор, если вы прогостите денек-другой в нашем селе, сходить подальше, вон туда, по береговой тропинке: там действительно есть чем полюбоваться, в особенности… Боже мой! Что это такое?!

Терентьев почти крикнул и на минуту остановился как вкопанный. Спутники его с тревожным изумлением посмотрели в ту сторону, куда он теперь указывал рукой. Шагах в сорока пяти от них, налево, у перил мостика, показавшегося в эту минуту из-за перелеска, лежал на боку, свесившись над крутым спуском к реке, красивый кабриолет с переломленной, должно быть об перила, левой оглоблей, в котором Зауэр тотчас же узнал экипаж Белозеровой. Лошадь стояла почти поперек моста, правая оглобля лежала у нее на спине, и животное сердито било задними ногами, стараясь отделаться от кузова кабриолета, задерживаемого краем перил.

— Ради бога, господа, поспешимте! — задыхаясь, проговорил наконец Терентьев. — С Евгенией Александровной случилось несчастье…

Он опрометью вскочил в свой шарабан и, не дожидаясь остальных, понесся во весь дух к месту происшествия. Матов тоже кинулся туда со всех ног и мало в чем уступил иноходцу.

— Что?.. Что такое случилось?! — запыхавшись, крикнул он Терентьеву, когда увидел, что тот, выскочив из шарабана и заглянув вниз, как-то отчаянно схватился руками за голову.

— Ради бога, вы… Август Карлович!.. Поскорей! — совершенно растерянно обернулся к нему на миг Петр Лаврентьевич и спрыгнул с обрыва.

У Матова тоже упало сердце, когда, добежав до окраины, он посмотрел, в свою очередь, вниз: там, под этим крутым спуском параллельно ему и близехонько от воды, лежала навзничь Белозерова, упершись головой в гнилое бревно, торчавшее вдоль берега несколько наискось и брошенное тут, должно быть, после починки моста. Платье на молодой девушке как-то все скомкалось в одну сторону, обнажив до подвязок белые как снег чулки; шляпа валялась по тому же направлению. Евгения Александровна была, очевидно, в глубоком обмороке, и только пальцы ее правой руки судорожно бороздили рыхлую землю.

— Холодной воды скорее!.. на голову!.. — снова крикнул Лев Николаевич суетившемуся бесполезно внизу Терентьеву и вмиг очутился возле самой речки.

Зачерпнув полную шапку воды, доктор всю ее безжалостно вылил на побелевший как полотно высокий лоб Белозеровой и ее гладко причесанные волосы. Она как будто вздрогнула, чуть чуть приподняла веки и снова опустила их: ясно было, что сознание еще не возвратилось к ней.

— Какая досада!.. — сказал Матов, нетерпеливо обшаривая свои карманы. — Я всегда имею привычку держать при себе эфир на случай, а тут, как назло, его не оказывается. Но, вероятно, что это не больше, как обморок, и надо, во всяком случае, продолжать смачивать ей голову…

Подбежал тем временем и Зауэр.

— Э-э! — покачал он головой. — Нехорошо… Да, да!.. воды нужно… больше!

Но вода на этот раз не оказывала своего спасительного действия. Выслушав внимательно слабый пульс Белозеровой и проверив его по секундной стрелке, Лев Николаевич заявил, что больную нужно немедленно донести на руках домой, так как малейшее сотрясение от экипажа может оказаться для нее крайне вредным.

— Я думаю, что лучше ее осторожно довезти. Это будет скорее, — возразил Терентьев.