Шрифт:
– А разв я измняла? – вскричала баронесса.
– Ты противъ моей воли и желанія поддерживаешь дружбу, которая внесла въ наше супружество ссоры и разладъ. – Онъ указалъ на канониссу, которая, сложивъ руки и плотно сжавъ губы, вызывающе смотрла ему прямо въ лицо. – Пусть она опровергнетъ, если я говорю неправду, что ты своими жалобами и непріязненными сужденіями позоришь имя своего мужа!
Канонисса молчала, – она не была способна лгать.
– Разв вы такъ безупречны и безгршны, что считаете себя выше всякихъ обвиненій? – спросила она посл нкотораго колебанія.
Презрительная улыбка скользнула по его лицу.
– Это говоритъ дипломатка, хорошо наученная монастырская посланница. Я не безупреченъ и не безгршенъ – Шиллинги простые смертные, и я не могу отречься отъ крови своихъ предковъ. Вс они безъ исключенія не были покорными, кроткими какъ агнцы, супругами, и мн кажется между ними нельзя указать ни одного героя туфли [35] . Эта непреклонность можетъ быть была нкоторымъ женамъ Шиллинговъ бльмомъ на глазу, камнемъ на дорог, но лтописи нашего рода не упоминаютъ ни объ одной изъ нихъ, которая бы своими злыми рчами за спиной мужа вроломно задвала его честь.
[35] "При этих словах он почти невольно обвел глазами письменный стол и оконную нишу, в которой стояла массивная, чудной работы, резная мебель. Лиана следила за его взглядом. Среди стола, где бы, по ее мнению, приличнее всего было стоять портрету Лео, стоял под стеклянным колпаком, на белой бархатной подушке, светло голубой и уже полинявший атласный башмачок. Лиане не было ново этого рода почитание между мужчинами: ее подруги в институте не раз рассказывали ей об этом; но тут она в первый раз видела собственными глазами образчик такого почитания. Она сильно покраснела. Майнау заметил это.
– Воспоминания несчастного времени моего «безумства», – сказал он весело и так сильно ударил указательным пальцем по колпаку, что звон стекла раздался по всей комнате. – Боже мой, как надоело мне это созерцание, но мужчина должен держать данное слово!… В минуту увлечения я поклялся обладательнице его свято хранить свидетеля ее торжества и храню его, но он ужасно мешает мне, особенно когда я пишу письма: своими большими размерами он уязвляет мой изящный вкус, постоянно напоминая мне, как непростительно я был глуп в то время…" (Е.Марлитт "Вторая жена")
Онъ пошелъ къ двери, черезъ которую вернулся въ мастерскую, и распахнулъ ее. Потомъ, поклонившись слегка канонисс, онъ направился къ витой лстниц, чтобы подняться наверхъ.
– Ты отказываешь Адельгейд отъ дома? – воскликнула баронесса вн себя.
Онъ, положивъ руку на перила, остановился на нижней ступеньк и обернулся къ ней лицомъ.
– Я длаю это уже не первый разъ, – сказалъ онъ очень спокойно. – Но фрейлейнъ фонъ Ридтъ преслдуетъ „высшія цли“, которыя не позволяютъ ей понимать вжливо выраженныхъ желаній и обращать вниманіе на голосъ врожденной женской деликатности… Всякій другой мужъ посл столькихъ неудачныхъ попытокъ вжливо удалить отъ себя злого духа, энергично употребилъ бы въ дло свои права хозяина дома, но мн это противно. Поэтому я ограничусь протестомъ противъ посщенія моей мастерской и уединюсь здсь – нога моя не будетъ въ дом съ колоннами, пока у тебя гости.
Твердыми шагами поднялся онъ по лстниц и исчезъ за гардиной; слышно было, какъ онъ заперъ за собой дверь.
Баронесса неподвижно смотрла ему вслдъ, какъ будто ожидала, что онъ сейчасъ вернется въ раскаяніи, но вдругъ подобрала свой шлейфъ и быстро направилась къ лстниц; но фрейлейнъ фонъ Ридтъ уже стояла подл нея, какъ демонъ, распустившій свои черныя крылья надъ павшей душой. Она не сказала ни слова, но быстро схватила ея руку, которая уже взялась было за перила, и отдернула ее…
И въ этомъ прикосновеніи должны были заключатъся странная власть и сила, потому что упрямая женщина покорно сняла ногу съ нижней ступеньки лстницы, куда она ужъ было поставила ее, хотя со всми признаками неудовольствія и стараясь подавить слезы гнва и внутренней ярости.
Ho она послдовала за канониссой, нетерпливо вырвавъ у нея свою руку и направляясь къ открытой двери.
– Туда мы не пойдемъ, – твердо заявила фрейлейнъ фонъ Ридтъ, и рзкая насмшка въ ея голос показывала, что она и не думаетъ исполнить желанія хозяина дома. – Отопри дверь зимняго сада и возврати ключъ на мсто.
Они вошли въ садъ, и баронесса вынула ключъ изъ кармана. Донна Мерседесъ слышала ея тяжелое дыханіе; грудь ея высоко поднималась отъ волненія.
– Узжай, Адельгейда, – произнесла она полуумоляюще, полуповелительно.
– Ни за что – я остаюсь, – холодно возразила канонисса. – Этотъ достойный сожалнія человкъ ни на одну линію не заставитъ меня уклониться съ моего пути. Боле, чмъ когда-нибудь, я буду преслдовать свою цль, такъ какъ я должна поддержать слабый колеблющійся тростникъ. Ты много разъ общала освободиться отъ недостойныхъ узъ… Пока ты среди насъ, ты ведешь себя такъ, какъ будто бы теб ненавистны вс плотскія страсти; ты съ наслажденіемъ разыгрываешь святую, a благочестивыя руководительницы нашей юности твердо врятъ, что въ твоей душ никогда не было нечистаго желанія, что ты обманутая жертва спекулятивныхъ цлей стараго барона, – ихъ ты могла въ этомъ убдить, меня же никогда!… И если они вс думаютъ, что баронъ Шиллингъ держится за твое богатство и мшаетъ твоему возвращенію въ орденъ, которому ты въ сущности принадлежишь, то я ужъ отлично знаю, что ты сама не хочешь, что твоя грховная привязанность цпляется за каждую соломинку, которую теб представляетъ обманчивая надежда… Но нашъ уговоръ, по которому ты общала идти со мной, какъ только баронъ Шиллингъ докажетъ, что не питаетъ къ теб никакой любви, этотъ уговоръ долженъ теперь исполниться, – въ каждомъ его слов, въ каждомъ движеніи выражаются отвращеніе, ненависть, презрніе – онъ никогда не любилъ тебя, никогда!
Канонисса во все время этой рчи крпко держала баронессу подл себя. Сильная красивая блая рука какъ желзнымъ кольцомъ охватила худую руку баронессы, иначе она не выдержала бы такого безпощаднаго обнаруженія ея тайной страсти и побужденій…
Но при послднихъ словахъ ей удалось освободиться, – стеклянная дверь распахнулась, и ея согнутая фигура быстро направилась въ платановую аллею, между тмъ какъ фрейлейнъ фонъ Ридтъ слдовала за ней съ непоколебимымъ спокойствіемъ и хладнокровіемъ.
29.
Путь былъ свободенъ, и донна Мерседесъ выбжала изъ зимняго сада, гд она противъ воли очутилась запертой, какъ въ клтк. Она увидла еще въ конц аллеи срый шлейфъ, и еслибы фрейлейнъ фонъ Ридтъ повернула немного голову, то она увидала бы, что бурныя объясненія въ мастерской имли непрошеннаго свидтеля. Какъ бы то ни было, а донна Мерседесъ выбжала оттуда съ сильно бьющимся сердцемъ и глубоко переводя духъ. Она почти задыхалась подъ конецъ въ тяжеломъ спертомъ воздух, пропитанномъ ароматомъ цвтовъ и отъ удручающаго дйствія разыгрывавшейся въ мастерской сцены… Для такой гордой, въ глубин души строго правдивой натуры, какъ донна Мерседесъ, было чмъ то невыразимо постыднымъ и унизительнымъ подслушиваніе тайнъ чужихъ, втайн враждебныхъ другъ другу людей. Она, конечно, могла бы заткнуть уши, но руки ея, какъ прикованныя, лежали на колняхъ, – она боялась малйшимъ движеніемъ выдать свое присутствіе. Она закрыла глаза, чтобы по крайней мр не видть спорящихъ, но мужской голосъ то и дло заставлялъ ее вздрагивать и искать взоромъ говорившаго, который безжалостно громилъ женскія интриги и властолюбіе.