Купанье — одна из любимейших тем Поля Сезанна (1859–1908). Однако купающихся женщин художник изображал нагими, а мужчин — обязательно в трусах или сзади или с затененными гениталиями.

В некоторых случаях стеснительность художников была обусловлена личными причинами. Например, Огюст Ренуар, обожавший писать обнаженных женщин, очень стеснялся мужской наготы. На единственной картине Ренуара, посвященной мужскому телу («Мальчик с кошкой») нагой мальчик изображен со спины.

Но чаще сдержанность художников была вынужденной. Томас Икинс (1844–1916), который очень любил писать обнаженное мужское (как, впрочем, и женское) тело, сделал к своей картине «Место для купанья» несколько фотографий позировавших ему голых студентов, однако на картине их гениталии пришлось закрыть. Генри Скотт Тьюк (1858–1929) написал картину «Полуденный зной» (1903), изображавшую двоих юношей на пляже, в двух вариантах — в штанах и без оных; первый, официальный, вариант ее находится в музее, а второй — в частной коллекции.

Поместив мужское тело в реальный бытовой контекст и сделав его из «мальчикового» взрослым, буржуазный натурализм конца XIX в. нанес сильный удар по идеализированной маскулинности. Французский импрессионист Гюстав Кайеботт (1848–1894) на картине «Мужчина в ванной» (1884) изобразил стоящего спиной к зрителю и энергично вытирающегося мужчину. В отличие от расслабленной и открытой взгляду «Обнаженной на кушетке» (1882) того же Кайеботта, этот сильный мужчина не позирует, а двигается, он занят делом. То есть традиционное различие мужского и женского телесного канона полностью сохраняется. Но это уже не декоративное, а живое и вполне прозаическое тело. Тот же натурщик в том же интерьере изображен на картине Кайеботта «Мужчина, вытирающий ногу» (1884) сбоку, но и тут нет ничего романтического (как и эротического).

Для людей, воспитанных в духе викторианского гомоэротического эстетизма, это было неприемлемо. Когда Уолтеру Патеру показали бронзовую скульптуру Родена «Мужчина со сломанным носом», Патер пожал плечами и сказал: «Не думаю, что когда-нибудь смогу к этому привыкнуть». Как лично, так и эстетически, он предпочитал зрелому мужскому телу мягкие юношеские формы, хотя на свои домашние вечеринки в Оксфорде охотнее приглашал мускулистых юных футболистов и игроков в крикет, чем изнеженных интеллектуалов.

В искусстве XX в. образы мужского тела стали еще более живыми и разнообразными. По словам М. Боскальи: «Мускулистое, загорелое, затянутое в мундир или раздетое… мужское тело больше не обозначало благопристойность и чувство меры, характерные для поздне-викторианского буржуазного канона, но скорее представляло собой зрелище необузданной природной силы и контролируемых жестов мятежа».

Важную роль в изменении телесного канона сыграло развитие физической культуры и спорта. Журналы La Revue athletique (выходил с 1890 года) и La Culture physique (с 1904 года) и их немецкие и англосаксонские аналоги, в частности, Physique Pictorial поставили своей задачей вернуть телу современного мужчины античные пропорции. Фотографии популярных преподавателей физкультуры в позах классических статуй и рядом с ними пропагандировали единство здоровья, силы и красоты. Победителя конкурса мужской красоты 1905 года Поля Гаске рекламировали как «совершенный тип сражающегося гладиатора из Лувра». Эталонами мужской красоты становятся полунагие атлеты или Тарзан Джонни Вейсмюллера.

Идеи открытого воздуху и солнцу (в начале XIX в., как и сейчас, солнечные лучи считались скорее вредными), «свободного тела» (нудизм), культ здоровья и близости к природе широко распространяются в немецком молодежном движении, причем им приписывается также моральная ценность. Как писал один немецкий молодежный журнал, «нагота равняется истине».

Нагота символизировала свободу, но отчего и для чего — обычно не уточнялось.

Спорт и нудистское движение, особенно развитое в Скандинавских странах и в Германии, оплодотворяют изобразительное искусство как тематически, так и эстетически. Обнаженное атлетическое мужское тело и соревнования между мужчинами, начиная с эпохи Возрождения, продолжившей в этом отношении античную традицию, неизменно пользовались популярностью у художников и особенно у скульпторов. Здесь было меньше цензурных запретов (в конце концов, мужчины всегда занимались какими-то телесными упражнениями) и было легче раскрыть благородную пластику мужского тела. В начале XX в. эти изображения становятся более реалистичными, а их объектами — также силовые виды спорта, которые раньше считались слишком грубыми и простонародными, например, бокс.

На картине Икинса Salutat (1898) боксер-победитель откровенно демонстрирует восхищенным мужчинам-зрителям свое сильное, одетое только в плавки, тело. Хотя картина поначалу была принята холодно, она была одним из первых произведений такого рода. Это был апофеоз не гомоэротики, а гомосоциальности. Зрители идентифицируются не столько с самим боксером, сколько с его победой.

Диапазон эстетической приемлемости мужского тела в XX в. быстро расширяется. В противоположность элегантным и слегка женственным подросткам Людвиг фон Хофмана (1861–1945), которые были негласным эталоном мужской красоты предыдущего периода, картина норвежца Эдварда Мунка (1863–1944) «Купающиеся мужчины» (1907) написана на нудистском пляже в Варнемюнде, ее натурщиками были служащие пляжа. Демонстративная фронтальная нагота этих грубоватых усатых и вполне обыкновенных мужчин, не будучи сама по себе эротической, тем не менее, была вызовом привычному вкусу, многих зрителей и критиков она шокировала, художественная выставка в Гамбурге в 1907 г. картину отклонила. Известный коллекционер Густав Шифлер риторически спрашивал по этому поводу: «Почему нагой мужчина кажется более шокирующим, чем нагая женщина?». И сам же отвечал: «Потому что нагие мужчины непривычны». Но после того, как в 1911 г. картину купил за 100 тыс. финских марок музей в Хельсинки, она стала классической.