Шрифт:
— Спасибо, — сказали мы с композитором, — можно писать.
— Нет, нет! Что вы! — не согласился Кобзон.
Опять репетиция…
— Запись! — предлагает дирижер.
— Нет! — противится певец.
Репетиция… Песня поистине приобретает живую плоть.
— Запись! — просит Евгений Николаевич Птичкин.
— Нет!
Сколько было этих «нет», не помню. Помню только, что моих глазах совершалось диво: единение таланта и труда. После записи я спросил у оркестранта-скептика:
— Ну как?
— Я же сказал — звезды себя уважают!..
Я согласился с ним.
«Я, Шаповалов Т.П.»
Так назывался фильм первый дилогии «Высокое звание». Второй фильм назывался «Ради жизни на земле». Режиссер Евгений Карелов пригласил меня на главную роль — маршала Шаповалова…
После выхода фильмов на экран зрители, особенно ветераны войны, гадали, часто даже спорили между собой: под «Шаповаловым» создатели фильма подразумевали жизнь подлинного военачальника? Назывался в первую очередь Г.К.Жуков, потом — И.С.Конев, К.К.Рокоссовский, Н.Ф.Ватутин, А.М.Василевский, Б.М.Шапошников… Одним словом, каждый подставлял под «Шаповалова» своего любимого командующего. И как часто при встречах с ветеранами, отвечая на их вопросы, мне приходилось мирить спорщиков, объяснять, что это собирательный, обобщенный образ военачальника.
Замечательные драматурги Юлий Дунский и Валерий Фрид, выстраивая события фильма в драматургический стержень, естественно, пользовались биографиями известных личностей: деталями их жизни, особенностями характеров, поступками… Так что не мог я играть в одном человеке сразу всех популярных деятелей.
Но должен же кто-то один из них своей неординарной натурой дразнить мое воображение. Кто? И я «вцепился» в генерала Черняховского. Иван Данилович нас, молодых офицеров, восхищал не только своей беззаветной храбростью (говорят, он всю войну носился по передовой), но и молодостью: шутка ли, в 38 лет — командующий фронтом. Любили его и за мужскую красоту… Ходила даже такая байка: Сталину доложили, что Черняховский пользуется бешеным успехом у женщин, и спросили:
— Что будем с ним делать?
— Будем завидовать, — ответил Верховный Главнокомандующий.
Импонировала мне и легенда (а может, и правда) о том, как погиб полководец. Он несся в «виллисе» вдоль передовой и, к несчастью, попал под взрыв шального снаряда. Его тяжело ранило. Истекая кровью на руках своего адъютанта, Черняховский прошептал такие слова: «Умираю, душа Алеша…» Говорили, будто эту же фразу произнес умирающий Багратион…
Совпадение ли это, или Черняховский знал прощальные слова героя Отечественной войны 1812 года?.. Для актера не столь важно. Пусть это из области домыслов и фантазий, но душа моя наполнялась восхищением и любовью к герою. Я уже был заряжен желанием воплотить его в «Шаповалове». Но… я никогда не видел Ивана Даниловича. Не знал, как он ходит, как говорит, как командует, как смеется… Мне позарез нужна была осязаемая фактура характера.
И тут случилась беда. Беда, которая мне помогла. Летом 1972 года в средней полосе России начались страшные пожары: горели леса и торфяники. Огонь подходил к городу Дзержинску на реке Оке, где мы снимали.
Солдаты из расквартированной там дивизии однажды не явились на съемку. Не являлись они день, второй, третий… Время летит, и деньги летят впустую, актеры уже должны уезжать на спектакли в свои театры… Катастрофа! Режиссер Евгений Карелов и его дирекция были в отчаянии.
— Семеныч! Иди к комдиву Васильеву! — умолял меня Карелов.
— Женя, город окутался дымом от горящего леса… Ясно, что армия на тушении, — объяснял я режиссеру.
— Семеныч!.. — В глазах Карелова появились слезы. — Иди, упади перед комдивом на колени… Выпроси хоть человек сто!..
Я-то знал, что у нас снималось в массовке пятьсот.
Понесся в расположение дивизии, а там пустота, безлюдье…
Спросил у дежурного:
— Где можно повидать генерала Васильева?
— Где-где? Там, где солдаты! В огне!
Очертя голову кинулся я в охваченный пламенем лес. Дым, гарь… Ревут бульдозеры, танки… Нашел штабную палатку, вошел. Над шатким столом склонились, глядя в карту, офицеры…
Я стою, молчу: не знаю, как в этом пекле можно заводить разговор про кино…
Генерал Васильев вдруг выпрямился. Лицо его было в саже, струйки пота текли по щекам, глаза светились яростью.
— Что здесь артисту н-н-надо?! — заорал он на меня, заикнувшись на последнем слове.
Я, опешивший от его вида и бешеного гнева, совершенно непроизвольно принял стойку «смирно». Так же на крике отрапортовал:
— Уже ничего, товарищ генерал! — И, совершив «кругом!», вышел из палатки.
Задыхаясь от дыма, кашляя, шел я к машине, а в душе ликовал: я увидел живого, настоящего Шаповалова! Я увидел генерала в бою с врагом, с которым воевать его никогда и никто не учил, — с огнем. Я увидел человека на пике творчества: он творил победу над пожаром. Он и есть мой Шаповалов! Не служака «от звонка до звонка». Он — вдохновение, он — азарт!
Не успел я сесть в машину, как подбежал майор и сказал: