Шрифт:
— Чем всерьез занимаешься?
— Огородом, дядя Женя. — И ни малейшего признака хныканья. — Если бы вы видели мои розы. Вывела даже свой сорт!..
И в глазах ее зеленых — свет, радость!..
Александр Николаевич (ее муж) схватил бумажный куль и стал наполнять его огородными дарами, ворча:
— Заладила: розы, розы. А баклажаны, а огурцы, а сливы, а перец… Это все она, я в этих делах ни бум-бум!..
Видя, как Александр Николаевич с трудом запихивает в переполненный мешок вяленых лещей, спросил:
— Ну, это-то уж ваш улов?
— Не-ет. Это — тоже она. Такая заядлая рыбачка, что не дай Бог!..
Заядлая — значит одержимая!
Знаю, Валерию Заклунную в 1997 году избрали членом ЦК Компартии Украины, а в 1998 году она стала депутатом Верховной Рады….
Недавно получил от нее записку: «…Живу я тихо и мирно, с небольшими перерывами на драки. Врагов прибавляется, значит, я не стала полным… Это радует. Поступить иначе не могла (это о парламентской работе. — Е.М.).Иначе — значит предать все мои пусть наивные или глупые мечтания, надежды людей, которых любила и люблю…»
Кручу в руках бумажку и размышляю над словами: «предать»— не может, ей природой этого не дано. «Глупые» — нет, не согласен! Хотеть делать людям добро никогда глупостью не считалось. «Наивные» — не скрою — это есть. Наивность для артиста — благо, качество бесценное. А для политика? Боюсь, политиканы забодают… Не погубить бы в «драке» артистку. Хотя, кто знает!
Родилась она под «салют» бомбовых, снарядных, минных взрывов. Малюткой, на последнем плоту вывезли ее из пылающего огнем Сталинграда!.. Бой у нее в крови!..
Песня слышится…
Что бы я ни начинал обдумывать — новую роль или фильм, — еще толком не зная, как буду играть или ставить, а характер музыки, мелодика, лейтмотив будущей работы уже рождались во мне. Я не слышал их — если бы слышал, то спел бы, и дело с концом. Нет, я внутренне чувствовал интонационный настрой роли, картины. Именно чувствовал, ощущал мелодическое направление в том хаосе звуков, интонаций, даже голосов, которые постоянно бродят во мне.
Самое удивительное, что я не знаю сам, как это рождается, почему появляется неизвестно откуда. Например, если дело касалось роли, я слышал себя тем или иным инструментом: то я виолончель, то я труба, гармошка или балалайка — в зависимости от характера роли… Когда предстояло ставить фильм, то его звучание рождалось во мне раньше, чем другие компоненты картины, раньше, чем образный ряд.
Для меня музыка в произведении — не приложение, не виньетка, не украшение, она — душа! Она — активно действующее лицо. Она говорит, когда персонажи молчат. Она — гармония, ритм фильма. И потом я, уже как режиссер, исходил из этого: выстраивал сцены, диалоги, накладывал их на воображаемую музыку, слыша ее всплески или замирания…
Если бы я имел музыкальное образование, мне было бы легче — я бы просто записывал то, что звучит во мне, волнует, будоражит… Но тогда бы я был не режиссером, а композитором…
Мне так хотелось узнать, а как же сами композиторы слышат то, что потом превращается у них в музыкальное произведение. И вот однажды такой случай представился. Году в 1965-м оказался я в Ростове-на-Дону в одно время с нашим великим песенником Василием Павловичем Соловьевым-Се-дым. Мы шли по улице, разговаривали, и я спросил:
— Василий Павлович! А как пришла к вам эта мелодия? — И напел: «…Песня слышится и не слышится в эти тихие вечера…»
— Черт его знает… Услышал, — ответил он просто.
В это время нас обгонял трамвай.
— Ты что сейчас слышишь? — обратился ко мне композитор.
— Стук колес, звонок, — ответил я, озадаченный вопросом.
— Вот видишь, как мало… — Василий Павлович не договорил и на какой-то миг ушел в себя. Потом, выщелкивая большим и средним пальцами ритм, напел: «Ди-ди, ди-ди, та-та-та та-та-та…»
Получилась прелестная мелодия. Конечно, она тут же пропала в шуме ростовской улицы. Но композитор услышал ее даже в совсем не музыкальных звуках, которые издавал проходящий мимо нас трамвай… Услышал, напел и тут же забыл. Василий Павлович как бы преподал мне урок: «Учись слушать окружающий тебя мир». А я тогда с сожалением подумал: «Господи, если бы я умел записывать все, что слышу вокруг и внутри себя! Я бы и напетую только что мелодию записал бы…»
Вот почему в моей работе мне так нужен композитор, которому я мог бы объяснить то, что звучит во мне, тот «хаос», а на самом деле — мое мелодическое представление о роли или фильме… И это очень трудно — объяснить то, что я хочу.
Из письма М.П.Мусоргского: «…если звуковое выражение человеческой мысли и чувства простым говоромверно воспроизведено у меня в музыке и это музыкально-художественно, то дело в шляпе».
Магическое «простым говором»— самое, на мой взгляд, сложное в искусстве. «Простым» — вовсе не значит облегченным, простецким, а вот «говором» — значит народным, то есть доступным широким массам слушателей, зрителей. Такое звучание музыки — часть меня самого, так как родился я и рос в окружении народной музыки, народных песен.