Дождь усиливался. Парижские улицы заметно опустели.

— Что будем делать теперь? — спросила Натали почти обреченно.

— Я хочу есть.

— За углом потрясающий китайский ресторан. «Вперед, гасконцы!»— скомандовала Натали цитатой из «Сирано де Бержерака».

Но в шикарный ресторан мы не пошли — по моей просьбе. Опять я внес коррективы в задуманную моей хозяйкой роскошную жизнь — мы пошли в самую заурядную пиццерию. Еда — Бог с ней! Да и комфорт, сервис тоже не Бог весть какой… Зато мне были интересны люди! Живые, веселые, смешливые!..

Услышав русскую речь, к нашему столику потянулись сидевшие рядом мужчины, уставив его своими пивными кружками. Посыпались вопросы: какой Горбачев? Что такое «перестройка»? Какая у вас теперь будет жизнь? Как у вас будет с плюрализмом?..

Мне было чертовски интересно общаться с простыми людьми, которые горячо вникали в особенности жизни такой далекой страны. Натали же не только без всякой охоты переводила их вопросы и мои ответы, — она не пыталась даже скрыть своего брезгливого отношения и к месту нашего пребывания, и к незатейливому салату из морских диковин (для меня), и к моим небритым собеседникам…

— Мсье Матвеев! Нам пора уходить!

Дождь моросил все так же противно. Рядом был магазинчик, и мы укрылись под его навесом, стояли у ярко освещенной витрины. Натали накинула на голову капюшон плаща, раздраженно ширкнула «молнией» до самого подбородка.

— Ну, а теперь что? — В ее глазах блеснула злинка. — Надеюсь, вы найдете свой отель?

— С вашей помощью, конечно, — ответил я, пытаясь понять столь резкую перемену в наших отношениях. Откуда мне тогда было знать, что я не только сломал всю программу, которую мне подготовили, но и нарушил планы Натали — сопровождая меня, хоть два дня пожить шикарной жизнью, на которую ей были выделены деньги. Ей хотелось пойти со мной в хороший ресторан, куда она сама не могла попасть, потому что жила очень скромно. Я же потащил ее в дешевую пиццерию. Вместо хорошего театра — в заурядную киношку с весьма сомнительной публикой. Я заставлял ее бродить по улицам, которые она видит каждый день… Да еще под дождем…

— Мне надо успеть на метро! — Губы ее дрожали то ли от холода, то ли от подступавших слез. — Порядочные женщины в Париже в метро после десяти не ездят…

— Почему?

— Потому что их грабят и насилуют! — Она повысила на меня голос.

Мне стало невыносимо жаль ее, словно выброшенного из гнезда воробушка. Я предложил:

— Дойдем до «Флориды», снимем тебе номер…

— Нет!

— Почему?

— Не полагается!

— Тогда давай я тебя на такси провожу до дома. Деньги у меня есть…

— Нельзя! — Она заплакала.

— Но ты понимаешь, что я останусь в чужом городе и без языка!

К нам подошел один из тех, кто больше всех интересовался «плюрализмом», и, еле ворочая языком, что-то конфиденциально спросил.

Натали пугливо отшатнулась от него.

— Чего он хочет? — спросил я.

— Он предлагает нам комнату до утра.

— Ну, и…. — попытался я перевести в шутку наш разговор.

— Ну, и… Идите прямо, выйдете на площадь Виктора Гюго, посередине ее огромный фонтан — мимо не пройдете. От него лучами расходятся улицы. Ваша первая влево. А там рукой подать до «Флориды»…

Внутри меня уже начало закипать раздражение: если она приставлена ко мне на двое суток, могла бы сказать заранее, что работает только до десяти вечера. Тогда бы, идя по улицам, я по крайней мере запоминал хоть какие-то ориентиры для себя, чтобы возвратиться в гостиницу. И вот теперь я не знаю дороги до своего отеля. Крепкое русское словечко в ее адрес уже было готово сорваться с языка… Сдержался…

Натали резво перебежала улицу, вскочила в автобус. А я поплелся к фонтану. Шел и думал: может, не по-джентльменски вел себя с дамой? Может, в пиццерии слишком откровенничал о наших советских делах? Может, она ждала от меня приглашения к себе?..

Вот и площадь, залитая дождем и брызгами от фонтана. Но «где эта улица, где этот дом»? Спросить у редких прохожих не рисковал — чем черт не шутит? В то время во Франции начиналась предвыборная кампания, к власти стремились и правые, и левые, антисоветские настроения обострились, так что рассчитывать на симпатию к русским не приходилось. Еще отберут деньги, расквасят физиономию… что я буду делать ночью в чужом городе, в чужой стране?..

Продрог основательно. Волосы от дождя слиплись. В горле сухость: пошел сахарок — дал знать о себе диабет. Добрел улицу до конца — «Флоридой» и не пахло. На часах — половина второго ночи…

Возвращаюсь обратно к площади с намерением прочесать следующую от «Гюго» улицу, а всего их пять… Тело уже дрожало от озноба, я чувствовал, что стало подниматься давление, меня начало качать. Подкрадывался страх. И хоть бы встретить одного полицейского…

Остановился возле тускло освещенного дома, силясь разобрать его номер. И вдруг…

На меня набросилась какая-то мокрая от дождя женщина, буквально прилипла ко мне всем телом, стала неистово покрывать мое лицо поцелуями… От нее несло вином, и она повторяла: «Лямур, лямур»… Я пытался вырваться из ее цепких объятий, ничего не понимая. Вдруг послышались шаги бегущего человека. Женщина резко развернула меня к дереву, закрыла собой и опять принялась целовать. Разбрызгивая лужи и яростно что-то выкрикивая, мимо нас пробежал мужчина. Моя «любовница» сразу отпрянула от меня, взглянула — словно хотела запомнить лицо. Тут только я заметил под плащом, который был на ней, ее обнаженное тело, прекрасную грудь. Видимо, плащ был накинут в спешке, когда она выскакивала из постели… Дама чмокнула меня в щеку, шепнула «мерси боку» и кинулась бежать в сторону, противоположную той, куда удалился мужчина. Хоть я и был потрясен неожиданной ситуацией, но глядя ей вслед, подумал: «Красиво бежит, стерва». Так красиво бегала еще одна парижанка — Марина Влади в фильме «Колдунья». Как она была хороша в сцене, когда бежала по лесу! Как лань! Этот бег!.. Слов нет… Только ради той сцены я мог снова и снова смотреть фильм…